Марк Криницкий - Маскарад чувства

— Петр Васильевич рассуждает так, что это дело мне знакомо. Не отопрусь: я в этом деле понимаю. Только ведь тут надо шевелить мозгом. Перво-наперво, консистория, дело о прелюбодеянии.

Он загнул два пальца.

— Противной стороной должен быть доказан факт: накрыли, дескать, на месте преступления. Нужны для доказанности факта два-три свидетеля. Вот и вся мура. Кажется, как будто просто? Теперь слухайте: свидетелей мы наняли, а свидетели должны показывать под присягой. За ложное показание под клятвой — ссылка на поселение, а за подговор — два года арестантских отделений.

Он прищурил левый глаз и прикусил высунутый язык.

— Опять же взять положение свидетелей. Дело не менее тонкое: станут их в консистории допрашивать, сбивать. Крупные убийцы уж на что каждую мелочь обдумывают, а и то на суде проговариваются. Конечно, это не убийство, а все-таки суд. Ведь всего фантазией не предусмотришь.

Он зашептал:

— Спросят, к примеру, одного и другого свидетеля: какого цвета была нижняя юбка? Или каково положение корпуса? Вот тебе и затычка!

Иван Андреевич откачнулся и покраснел.

— Разве это нужно? Я слыхал, напротив…

— А я вам говорю. Где вы найдете таких свидетелей?

— Может быть, у вас имеются такие подходящие лица? — спросил Иван Андреевич, решившись, наконец, окончательно выяснить вопрос.

— Нет-с, я такими делами не занимаюсь… Таких свидетелей, которые, так сказать, постоянно наготове, в этаком деле и не может быть. Милый человек, ведь у судей-то тоже есть шарик на плечах ай нет? Как вы полагаете? Ведь прелюбодеяние, мое ли, или другого человека, открывается через случай. Как же могут на суде фигурировать всякий раз одни и те же свидетели? Вы хоть это-то поймите. А? Нешто могут быть такие свидетели? Вы подвигайте вашим мозгом… И выходит, что свидетеля надо создать, иначе говоря, приуготовлять.

Он укоризненно помолчал.

— Ну, хорошо, свидетелей мы нашли. Теперь надо им дать картину.

— То есть, как? Какую картину?

Боржевский опять прищурил глаз и показал кончик языка.

— Картину-с прелюбодеяния, то есть свидетели должны застать вас на месте преступления.

— Как же это возможно?

— Как возможно? Возьмите девочку из заведения, и вполне будет хорошо.

— Ну, мы эти шутки оставим, — сказал Иван Андреевич.

Боржевский нахмурился.

— Впрочем, это дело ваше. Я вам объяснил, как это делается. И то лишь потому, что вас прислал Петр Васильевич. А только ведь я за эти дела не берусь и даже очень удивляюсь Петру Васильевичу.

— А все же, — спросил Иван Андреевич, чувствуя жар в лице и желание, чего бы то ни стоило, довести разговор до конца.

Он представил себе образ Лиды и потом себя в положении, о котором говорил Боржевский. Он должен был тотчас же, если только уважает Лиду, встать и уйти. Но уйти он не мог, не уяснив себе всего дела. Того же требовали и интересы Лиды. От этого было гадко и вместе вырастало раздражение против Лиды.

— Выпьем еще по одной, — предложил Боржевский.

Теперь он посвятил его уже во все частности. Консистория требует установления полной и подробной картины совершенного прелюбодеяния. Мало, например, быть скомпрометированным совместным присутствием где-нибудь с дамой (например, в номерах). Факт прелюбодеяния должен быть установлен и описан свидетелями детально. Таков закон и синодское разъяснение за таким-то номером.

— Мерзость, — сказал Иван Андреевич.

— Мерзость там или не мерзость, мы этого не знаем, а закон!

Боржевский опять немного надулся, точно обиделся за такую аттестацию бракоразводного закона.

— Ну, допустим, так, — сказал Иван Андреевич, брезгливо и снисходительно усмехаясь. — Как же все-таки устраивают подобные оригинальные «картины»?

— Вы хотите знать, как?

Боржевский подвинулся поближе.

— Устраиваются на квартире, в номерах, в бане (и чаще всего), наконец, в домах терпимости, но это реже… Тут есть одно обстоятельство, почему реже.

— Ну, а в бане?

— Нет удобнее. Приехали вы, скажем, в баню, заказали через коридорного себе девчонку. Когда она пришла, вы забываете наложить крючок, а банщик введет, скажем, кого другого. Хлоп! Ошибся номером: открывает вашу дверь — и вся мура!

— Черт знает, что за мерзость вы говорите! Не может быть, чтобы всегда так делалось. Это же не имеет названия. Какое-то надругательство над телом, над душою… над всем.

Он расхохотался.

— Вам говорят дело: не хотите — не слушайте.

Боржевский окончательно обиделся, но Иван Андреевич уже перестал с ним церемониться. Он понял, что визит его к Боржевскому был совершенно не нужен, и не мог себе простить, что сидел у него столько времени и даже пил водку. Хотелось скорее на свежий воздух.