Кицунэ Миято: Король Чёрного Озера

— Да… Что касается этого вашего Волдеморта… — фыркнул Салазар, — мне сразу не понравился твой шрам, и когда я коснулся его, то почувствовал чужую частицу души. Поверь, я в этом разбираюсь. Поэтому я сунул в тебя крошечную частицу себя, хотя формально, я вовсе не чья-то душа, а просто… м… сгусток информации, чтобы разобраться и помочь… И даже не думал, что моя помощь понадобится настолько быстро. Ты прямо ходячие приключения, парень. Хотя это к лучшему, поверь, лучше один раз потерпеть, чем всю жизнь мучиться.

— Я согласен, — кивнул Гарри, — говорите, что мне делать!

25 июня, 1995 г.

Англия, Литтл-Хэнглтон

Салазар Слизерин нисколько не приуменьшал, когда сказал, что будет адски больно. У Гарри было ощущение, что его распиливают напополам тупой ржавой ножовкой, а потом сырое кровоточащее мясо прижигают раскалённой кочергой. Даже то, что он почувствовал на кладбище, когда Хвост подошёл к нему, было несравнимо с этим ритуалом освобождения из него крестража Волдеморта.

Но всей своей сутью Гарри старался: выкорчёвывал чужой кусок души, который пригрелся за пазухой ядовитой змеёй. Он решительно не хотел, чтобы с магом, который убил его родителей, его что-то связывало. Иметь кусок чужой души? Какая гадость!

«Прочь! Прочь! Прочь!» — словно молитву мысленно повторял Гарри, уже ментально ощущая что-то склизкое и тёмное, которое отваливалось от него. Грязный паразит, противная пиявка, присосавшаяся к его детской душе, цеплялась изо всех сил. Слизерин сказал, что подобный «безритуальный крестраж» мог посчитать, что тело Гарри и есть его носитель, и пытаться всеми силёнками выжить его с законного места. И вполне вероятно, что какие-то грустные мысли, обиды и депрессивное состояние с раннего детства обеспечивал этот кусок Волдеморта, насылая тоску, грусть и даже галлюцинации. Чтобы душа Гарри захотела умереть сама, уступая тело этой ужасной частице Волдеморта. Всё дело в том, что целая душа изначально сильней любой части, но если бы её не стало…

Гарри с ужасом вспоминал своё восьмилетие, когда он всем сердцем хотел умереть, плакал навзрыд в чулане под лестницей, в котором его заперли, даже не поздравив с днём рождения. Он не очень помнил, что было до этого, поздравляли ли Дурсли его раньше с семи-, шести— и более ранними «летиями», но в восемь он отчётливо осознал, что один-одинёшенек и его ненавидит собственная семья.

Если бы тогда… Даже подумать о таком было страшно.

Боль на самом деле была ужасной. Но это было очистительное страдание. С надеждой, что, когда всё кончится, начнётся совсем другая жизнь: без горестей, без этих видений, без Волдеморта в его жизни.

* * *

С трудом разлепив веки, когда всё кончилось, первое, что увидел Гарри, это открытую пасть дохлой змеи рядом с собой, которая тоже была живым крестражем. Ещё бы немного… Недалеко от змеи пустыми глазами в голубое небо смотрел Петтигрю, крепко прижимающий к себе свой жуткий свёрток с личинкой Волдеморта.

Гарри попытался встать, но что-то его удерживало. Под ногами лежал Кубок Огня, который несколько раз мигнул синим светом, словно начавшая садиться лампочка, и пропал.

Память и способность думать возвращались толчками, крайне неохотно. Дико хотелось спать и помыться, потому что было ощущение, что он весь облит помоями. Оказалось, что удерживали верёвки: он всё ещё был привязан к могиле, но не так сильно, видимо, в припадке боли Гарри ослабил свои путы. С трудом дотянувшись до своей палочки, закреплённой на дне сумки, он поднял руку в воздух и, облизнув растрескавшиеся губы, произнёс:

— Мортмордре!

Зелёный луч, который вылетел с кончика остролиста, сформировался в огромный череп, и Гарри хмыкнул. Слизерин сказал, что это заклинание вызова помощи. Наверное, тысячелетний маг не знал, что это — метка Волдеморта. Но, скорее всего, если припомнить события Чемпионата по квиддичу, на эту метку народ набежит куда быстрее, чем на десяток призывов о помощи. С этой мыслью Гарри отключился.

* * *

26 июня, 1995 г.

Шотландия, Хогвартс

Высокий белый сводчатый потолок был очень знаком, как и большие двойные стрельчатые окна с решётками, которые были видны из-за светло-голубой ширмы. Гарри с облегчением понял, что он в знакомом и родном Больничном крыле Хогвартса. Гарри посмотрел налево и с удивлением увидел на прикроватной тумбочке свои очки. Он снова посмотрел на кровать, ширму, пересчитал решётки на окнах на противоположной стене и снова взглянул на очки. Оправа была потёртая, в сколах и царапинах и он видел каждую выщерблину. Привычной дымки плохого зрения не было: вот они — очки, благодаря которым удавалось видеть более-менее. Гарри вздрогнул, вспомнив о крестраже, и хотел потрогать свой шрам на лбу, но нащупал повязку.