Эли Паризер - За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас?

Хорошая новость из мира постматериалистической политики: по мере того как благосостояние стран растет, их граждане в среднем становятся более терпимыми и получают больше шансов на самовыражение. Но есть и оборотная сторона. Тед Нордхаус, ученик Инглхарта, исследующий постматериализм в среде экологических движений, говорил мне, что «за постматериализмом следует тень глубочайшего эгоцентризма… Мы теряем представление о коллективных предприятиях, обеспечивших нашу сегодняшнюю необычайную жизнь» [331] Из телефонного интервью автора с Тедом Нордхаусом, 31 августа, 2010. . В постматериальном мире, где самовыражение предстает как высшая цель, общественная инфраструктура, поддерживающая его, оказывается выведена за скобки. Но хотя мы можем потерять из виду наши общие проблемы, сами они никуда не исчезнут.

Во времена моего детства в Линкольнвилле (штат Мэн) несколько раз в год проводилось городское собрание, на которое приходили около 900 человек. Там я впервые почувствовал вкус демократии: несколько сотен жителей города втискивались в школьный актовый зал или и подвал, чтобы обсудить финансирование учебных заведений, ограничения скорости, отведение земельных участков и правила охоты. В проходе между рядами серых складных металлических стульев ставили микрофон на стойке, и люди могли подойти к нему, чтобы высказаться.

Система была далеко не идеальной: некоторые выступавшие долго гундосили, других же освистывали. Но она давала всем нам представление о том, из каких же людей состоит наше местное общество, и это мы не смогли бы узнать где-либо еще. Если речь заходила о том, чтобы стимулировать открытие новых предприятий на побережье, то высказывались и состоятельные дачники, наслаждавшиеся мирной обстановкой, и тихие дачники-хиппи, противники застройки, и семьи, целые поколения которых жили бедно и которые видели в притоке денег способ вырваться из бедности. Диалог продолжался: иногда удавалось прийти к консенсусу, иногда начинались новые споры, но в конечном итоге обычно находилось решение, что же делать дальше.

Мне всегда нравились эти городские собрания. Но лишь когда я прочел книгу On Dialogue («О диалоге»), я н полной мере осознал, что же они нам давали.

Дэвид Бом имел скромное происхождение: его родителями были еврейские выходцы из Венгрии и Литвы, владевшие мебельным магазином в Уилкс-Барре, Пенсильвания. Но, оказавшись в Калифорнийском университете в Беркли, он быстро влился в небольшую группу физиков-теоретиков под руководством Роберта Оппенгеймера, стремившуюся создать атомную бомбу. Он скончался в октябре 1992 года (в возрасте 72 лет) и запомнился многим своим коллегам как один из величайших физиков XX столетия.

Его призванием была квантовая математика, однако изрядную часть времени он посвящал другой теме. Бома интересовали проблемы, возникающие в технологически продвинутой цивилизации, особенно возможность ядерной войны. «Технология набирает все большую мощь, во благо, во зло ли, — писал он. — В чем источник неприятностей? Я утверждаю, что источник, по сути, — это мысль» [332] David Bohm. Thought as a System. New York: Routledge, 1994, 2. . И Бом ясно видел решение: это диалог. В 1996 году была опубликована его книга — одна из фундаментальных работ по этой теме.

Общаться, по мнению Бома, в буквальном смысле означает «делать что-то общим». И хотя иногда этот процесс сводится к тому, что выделитесь с группой людей фрагмен том данных, чаще он требует, чтобы группа собралась и создала новый общий смысл. «В диалоге, — пишет он, — люди становятся создателями залежей общего смысла» [333] David Bohm. On Dialogue. New York: Routledge Press, 1996, x-xi. .

Бом не первым увидел демокра тический потенциал диалога. Юрген Хабермас, светило теории медиа на протяжении большей части XX века, придерживался схожих взглядов. Для обоих диалог был чем-то особенным, поскольку давал группе людей способ демократическим путем творить свою культуру и выверять свои идеи применительно к реальному миру. Можно даже сказать, что без диалога демократия невозможна.

Бом видел и еще одну пользу диалога: он дает людям возможность почувствовать общие контуры сложной системы, даже тех ее мастей, с которыми они напрямую не сталкиваются. Мы склонны фрагментировать идеи и дискуссии на кусочки, не имеющие связи с целым. Он приводил пример разбитых часов: в отличие от деталей, из которых они прежде состояли, их обломки никак не связаны с часами как целым. Это просто кусочки стекла и металла.