Франклин Фоер: Без своего мнения. Как Google, Facebook, Amazon и Apple лишают вас индивидуальности

Миру не очень приятно слышать, что родословная технологических компаний восходит к коммунам. Этот эксперимент закончился плохо: коммуны превратились в общества, удерживаемые вместе культом личности, или в маленькие поселения, раздираемые внутренним соперничеством. Великолепные мечты о демократии и коллективизме закончились авторитаризмом и сокрушительным разочарованием. В 1971 году Стюарт Бранд прекратил выпуск «Каталога всей Земли» (он выпускал его четыре года). Чтобы справить поминки по своему детищу, изменившему дух времени, он созвал гостей на «Вечеринку смерти». Тысяча преданных поклонников «Каталога» приехала на очередной праздник, организованный Брандом. Он собрал своих друзей-хиппи во Дворце изящных искусств, впечатляющем архитектурном сооружении в районе Марина в Сан-Франциско. Сам он ходил среди гостей, наряженный в черную сутану, и изображал Смерть.

Даже такому записному оптимисту, как Бранд, было трудно гнать от себя мрачные мысли в этот самый темный час жизни. Его брак разрушился. В голову постоянно приходили мысли о самоубийстве. Но его вера в технологию не пошатнулась. Бранда не слишком заботила политика, и он мало времени уделял размышлениям о природе капитализма. Его интересовали гораздо более возвышенные вопросы. Он по-прежнему стремился к ощущению единства, глубокому чувству принадлежности и аутентичности, которое связывалось у него с индейскими резервациями и коммунами. Им ни в малейшей степени не было присуще отчуждение. Они были едины с человечеством. То же самое стремление он переживал, когда думал, что до сих пор нет фотографии всей Земли. Этот образ мыслей был полной противоположностью либертарианским идеям Айн Рэнд: жажда совместного труда, разделения результатов своей работы с другими, трезвого понимания своего места как частицы целого. Бранд мог выражать это чувство исключительно в виде ярких, запоминающихся высказываний, которые не выдержали бы строгой критики и существовали только благодаря энергии, с которой были произнесены, например: «С тех пор, как появились два живых организма, жизнь была предметом совместной эволюции, она всегда лучше росла при помощи другой жизни. Можно спрашивать, какой вид зависимости мы предпочитаем, но это единственный имеющийся у нас выбор».

Эти мысли великолепно выражены, но все же не полностью оригинальны. Бранд заимствовал очень многое у Маршалла Маклюэна, канадского ученого, впоследствии превратившегося в икону поп-культуры. В отличие от своих замшелых коллег, Маклюэн воспринимал культуру так, как она присутствовала в жизни того времени: не романы писателей-постмодернистов, не перформансы художников-акционистов, а телевидение, радио и кино. Подвижный, энергичный, склонный то говорить туманно, то отчеканивать афоризмы, постоянный гость телешоу, он был странным образом привлекателен на экране. Более того, в кино он тоже оказался полностью на своем месте, сыграв в фильме Вуди Аллена Annie Hall. Часто было трудно сказать, во что же он на самом деле верит, поскольку у него была привычка говорить парадоксами, непонятными, но в то же время на первый взгляд глубокими. («Я не всегда сам согласен с тем, что говорю» – признался он однажды.) При этом даже в самых туманных его пророчествах можно было отыскать драгоценные жемчужины хлестких, запоминающихся формулировок.

Маклюэн утверждал, что свободен от моральных оценок в отношении описываемого им будущего. Тем не менее его пассажи, посвященные технологическим достижениям, часто были полны эйфории. В своих книгах он предсказывал, что новые технологии, если использовать их должным образом, могут объединить мир в сеть. «Сегодня, когда прошло больше ста лет с момента изобретения электричества, мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему и упразднили пространство и время, по крайней мере, в пределах нашей планеты» [7] «Понимание медиа», предисловие. – Прим. перев. .

Маклюэн намекал, что эта сеть обладает потенциалом покрыть собой весь мир, словно волшебной повязкой, и исцелить его раны бесследно. Понятно, почему поколение, родившееся в тени великой войны и живущее в постоянном страхе перед ядерным апокалипсисом, было обеспокоено разобщенностью человечества. Кроме того, американцы столкнулись у себя дома с более близкой и актуальной формой разобщенности: ощущением, что работа в офисе изгнала творческое начало из труда, оставив работнику жалкую роль исполнителя однообразных операций с бумагами на своем изолированном участке. Но эту болезнь разобщенности, по мнению Маклюэна, было легко излечить.