Петр Краснов - На внутреннем фронте

Все было обещано сделать. В штабе я нашел большую тревогу. Тихо шепотом передавали, что Временное Правительство свергнуто и не то разбежалось, не то борется в Зимнем дворце, отстаиваемое юнкерами; вся власть захвачена Советами с Лениным и Троцким во главе.

Вернувшись из Пскова, я напечатал приказ, где полностью передал телеграмму Керенского и Грекова и призывал казаков к уверенным и смелым действиям. Приказ послал с нарочными и в Ревель, и в Новгород. После чего собрался сам и поехал на станцию Остров, где уже был погружен штаб 1-й донской дивизии, без ее начальника, случайно бывшего в отпуску в Петрограде.

Глухая осенняя ночь. Пути Островской станции заставлены красными вагонами. В них лошади и казаки, казаки и лошади. Кто сидит уже второй день, кто только что погрузился. На станции санитары, врачи и две сестры проскуровского отряда. Просят, чтобы им разрешено было отправиться с первыми эшелонами, чтобы быть при первом деле. Казаки – кто спит в вагонах, кто стоит у открытых ворот вагона и поет вполголоса свои песни.

Вдоль пути шмыгают темные личности, но их мало слушают. Большевики не в фаворе у казаков, и агитаторы это чуют.

После целого ряда распоряжений относительно остающихся частей – штаба уссурийской дивизии, 1-го нерчинского полка и 1-й амурской батареи, и длительных разговоров с новым командующим дивизией, генерал-майором Хрещатицким, я в 11 час ночи прибыл на станцию.

– Лошади погружены? – спросил я.

– Погружены, – отвечал мне полковник Попов.

– Значит, можно ехать?

– Нет.

– Но ведь нашему эшелону назначено в 11 часов, а теперь без двух минут одиннадцать.

– Ни один эшелон еще не отошел.

– Как? А девятый полк?

– Стоит на путях.

– Стоило гнать, сломя голову. Но что же вышло?

– Комендант станции говорит, – нет разрешения выпустить эшелоны.

Пошел к коменданту. Комендант был сильно растерян и смущен.

– Я ничего не понимаю. Получена телеграмма выгружать эшелоны и оставаться в Острове, – сказал он.

– Кто приказывает?

– Начальник военных сообщений.

Я соединился с Псковым. Полковник Карамышев, какбудто бы, ожидал меня у аппарата.

– В чем дело?

– Главкосев приказал выгружать дивизию и оставаться в Острове.

– Но вы знаете распоряжение главковерха? идти спешно на Петроград.

– Знаю.

– Ну так чье же приказание мы должны исполнить?

– Не знаю. Главкосев приказал. Я эшелоны не трону. И в Ревель и в Новгород послано отставить.

Начиналась уже серьезная путаница. Надо было выяснить положение. Может быть, справились сами, одни усмирили большевиков. Одно – идти с генералом Корниловым против адвоката Керенского, кумира толпы, и другое – идти с этим кумиром против Ленина, который далеко не всем солдатам нравился (В действительности положение дела было далеко не так благоприятно для реакционеров, как это изображает Краснов. Правда, Ленин еще не всем солдатам нравился, но зато звезда кумира– Керенского была уже явно на закате. Об этом лучше всего свидетельствует бесславный провал попытки усмирения «большевистского бунта». Но основная мысль Краснова верна – якобы революционные краснобаи часто опаснее для революции, чем откровенные деятели реакции. Ред. ).

Я послал за автомобилем, сел в него с Поповым и погнал в Псков. Позднею глухою ночью я приехал в спящий Псков. Тихо и мертво на улицах. Все окна темные, нигде ни огонька. Приехал в штаб. Насилу дозвонился. Вышел заспанный жандарм. В штабе – никого. «Хорошо, – подумал я, – штаб северного фронта реагирует на беспорядки и переворот в Петрограде».

– А, может быть, уже все кончено, – сказал мне Попов, – и мы напрасно беспокоимся. Теперь бы спать и спать…

– Где начальник штаба? – спросил я у жандарма.

– У себя на квартире.

– Где он живет?

Жандарм начал объяснять, но я не мог его понять.

– Постойте, я оденусь, провожу вас.

Полковник Попов пошел на телеграф переговорить с Островом, там напряженно ждали, выгружаться или нет, а я поехал с жандармом к генералу Лукирскому. Парадная лестница заперта. На стуки и звонки – никакого ответа. Нигде ни огонька. Пошли искать по черной. Насилу добились деньщика.

– Генерал спит и не приказали будить.

С трудом добились от него, чтобы пошел разбудить начальника штаба.

Наконец, в столовую, куда я прошел, вышел заспанный Лукирский в шинели, одетой поверх белья. Я доложил ему о том, что имею два взаимно противоречащих приказания и не знаю, как поступить.