Я понимал, что это просто техническая часть профессии, которую нужно пройти. Поэтому безропотно выполнял всё: таскал щебень, менял шпалы, копал, очищал лотки и чистил снег в морозы.
Это был тяжелый, изнуряющий труд. Утомляло не только постоянное физическое напряжение – оно было терпимо. Сложнее было психологически. Как правило, в монтеры пути шли те, кто не смог устроиться или задержаться где-то еще. Люди разные: были среди них и хорошие добросовестные работники, но нередко попадались и люди с низкой социальной ответственностью, бывшие заключенные, алкоголики. Круг их интересов был очень узким. Они пили, курили, саботировали работу. Регулярно среди них вспыхивали какие-то ссоры и начинались разборки. Я постоянно чувствовал себя среди них не в своей тарелке.
Я ощущал эту угнетающую атмосферу и чувствовал, будто медленно погружаюсь под воду в мутном застоявшемся водоеме. Я видел: стану бригадиром, потом – дорожным мастером, но атмосфера останется той же, и труд тем же – тяжелым, но еще более ответственным, чем в трамвайном управлении. Здесь речь шла уже о поездах, и любая ошибка имела более высокую цену.
Кроме того, железная дорога – не маленькая организация в одном городе. Это огромная махина, где работают сотни тысяч человек. У этой махины сложная структура, строгая иерархия должностей. Трудно идти по карьерной лестнице, а еще труднее доказать руководству необходимость каких-то улучшений.
Дело шло, но без особого энтузиазма. За шесть месяцев я сдал на монтера пути третьего разряда, потом – четвертого. Получил должность бригадира, потом стал исполняющим обязанности дорожного мастера. Я чувствовал себя хорошим исполнителем, но не мог проявить себя, выступить с инициативой. Я был как маленький винтик в огромном механизме, от усилий которого мало что зависит, и неважно, хорошо я делаю свою работу или плохо, механизм продолжит работать по-своему. Отсутствие возможностей на что-то влиять, менять, улучшать, в целом проявлять себя – всё это вгоняло меня в тоску.
Тем не менее переход на железные дороги не казался мне ошибкой: я хорошо выполнял обязанности, продолжал учебу в институте. Вся жизнь людей в моем окружении была связана с железной дорогой. Здесь работали все знакомые, мой старший брат. Младший брат тоже учился в железнодорожном институте, где и я. Все разговоры на работе и в кругу родных велись только про железную дорогу. В такой обстановке я даже не представлял себе, что работа может быть какой-то другой и что человек может заниматься чем-то другим.
Я потерял из виду ориентиры, не понимал, зачем я что-то делаю, куда-то иду и о чем нужно мечтать. Без мечты и целей энтузиазм угасал. Я провалился в серые-серые будни, которые тянулись железнодорожным полотном в бесконечность.
Невольно приходил на ум образ тракториста, застрявшего в тракторе посреди поля. От таких безрадостных перспектив когда-то в школьные годы меня хотела уберечь мама. Я часто ловил себя на мысли: «Вот это – моя жизнь?» Потом смотрел на окружавших меня людей, они были удовлетворены и довольны. И я уже начинал думать, что, наверное, это не жизнь плохая, а это я как-то неправильно себе ее представляю, чего-то хочу, когда ничего хотеть уже не надо.
Небо надо мной как будто схлопнулось. Изнуряющий труд, запах креозота от одежды, рук, постоянно грязная роба, сапоги и валенки. Я постоянно недосыпал, вставал в пять утра и ехал на работу на электричке. После работы также возвращался на электричке, а затем на трамвае до дома. Ранние выезды на путь в дождь, мороз, метель. От всего этого я сильно уставал, и всё сильнее ощущал апатию, безнадегу.
Когда я уже занимал должность исполняющего обязанности дорожного мастера, рядом со станцией построили четыре коттеджа. Мне предложили: заселяйся с семьей хоть сейчас, отработаешь на станции 15 лет – и дом в твоей собственности. Я говорил с коллегами об этом, они отвечали: «Здорово, тебе повезло!» А я смотрел на этот новый, только что отстроенный дом – серую бетонную коробку, в которую нужно вложить еще много труда и денег, и мне становилось тоскливо. Представлял себе, что мне еще 15 лет предстоит так работать, а в итоге дом могут и не передать в собственность. Что меня могут, например, уволить через 10 лет, и я совсем останусь без жилья, и эти годы работы окажутся напрасными.
Всё, что я видел вокруг: покосившиеся заборы, сиротливые постройки, обшарпанные стены, – напоминало мне кадры унылого черно-белого фильма, в котором не было ни одного яркого момента и ни проблеска радости.
Читать дальше