Иван Тропов: Опаленная колыбель

Но это все фигня, главное — чтобы ракет не было. Хоть мы и из города, но без всякого предупреждения, и как бы родная ПВО на нас не обиделась. А то попрощается с нами парочкой ядреных ракет…

Минуту Дымок четыре звука держал. Но ракет за нами нет, а корпус у «Ската» хоть и композиционный — но три тысячи градусов ни одна керамика долго не выдержит. Да и след на гиперзвуке такой, что хоть по грохоту за нами иди, хоть со спутника инверсный след рассматривай.

Сбросил Дымок скорость до ползвука, поднялся немного. Внизу — сплошные джунгли. Город наш в сотне кмов к югу остался, и преследовать нас вроде не преследуют.

А над нами, вокруг нас — облака. Такая красота! Я обо всем забыл, так чудно было на облака смотреть.

Потом вспомнил, конечно.

— Ну, Дымок, — говорю, — и что теперь?

На душе сразу погано стало. Облака, конечно, хорошо. На «Скате» на сверхзвуке кататься — тоже неплохо. Вот только как жить-то теперь? Неприкосновенные запасы можно кое-как на пару недель растянуть, а потом что? В город нам теперь дороги нет.

— Подумать надо, Серж, — Дымок говорит.

Тут я натурально из себя вышел.

— Дымок! — говорю. — Думать надо было раньше, когда ты нашему президенту решил по морде смазать!

Думаете, он смутился? Ни фига! Только подбородок повыше вскидывает.

— Думать, Серж, — говорит, — никогда не поздно, и никому не вредно.

И отворачивается, стервец малолетний! А уж как фыркает! Уцелей какая лошадь — так и та бы сейчас от зависти сдохла!

Ну и что с таким делать? В ухо дашь — прибьешь ненароком, а пожалеешь — так еще круче влипнуть можно. Я его полчаса назад уже разочек пожалел… сам теперь влип по самое не могу! Мне двух особистов и бегства из города надолго хватит. Хорошо еще, если не до конца жизни! Пока этот самый конец не за горами, а всего-то в паре недель маячит.

Да еще в сон меня тянет. Ночью я почти не спал, а внутри флаера замкнутый воздушный цикл, и кислорода в воздухе процентов двадцать, если не больше — у нас в центре города меньше! — вот меня с непривычки в сон и потянуло.

У Дымка глаза тоже красные. А зевает так, что того и гляди, челюсть вывихнет. Он-то ночью совсем не спал.

Остыл я немного.

— Ладно, Дымок, — говорю. — Забейся куда-нибудь на всякий случай. Выспимся, потом на свежую голову подумаем, что дальше делать.

Погонял Дымок карту по монитору, за штурвалы взялся и минут через десять вырулил к небольшим скалам. Нашел каньон поглубже, забился в расщелину с навесом, чтобы мы сверху в глаза не бросались, двигатели отключил — и сразу уснул.

Я на всякий случай Линского к креслу привязал, а потом тоже отрубился.

Проспали мы часов двенадцать. Проснулись уже вечером. Линский тоже в себя пришел, но сидел тихонько. В «Скате» кресла большие, и он не сразу понял, что это мы с Дымком на передних креслах дрыхнем. Ну а как Дымка увидел — чуть не задохнулся от удивленья и радости. Только рот разевает да глазами хлопает. Но нам с Дымком, понятно, сначала не до него было.

А минут через пять мы в флаер вернулись — и надо с Линским что-то делать. По лицу нашего свергнутого президента видно, что лучше его быстрее выгулять — иначе себе дороже выйдет. Развязал я его — и он пулей наружу, даром что жирком оброс килограммов на сорок лишних.

Только Линский наружу, Дымок на меня косится.

— Серж, — говорит тихо. — В данном случае ты поступил правильно, когда связал Олега Львовича. Но прошу тебя, в будущем не делай ничего без меня.

У меня на лице мигом боевой оскал оформился.

— Чего-о? — тяну угрожающе.

Нет, конечно, все я прекрасно понял, куда он клонит. Зря мы с ним двенадцать лет бок о бок прожили, что ли? Дымок к тому ведет, что пусть лучше он будет все решать, а я — делать. Вроде как разделение труда. Но по мне, так это натуральный бунт на корабле.

Но хоть я и состроил гримасу пострашнее, Дымок не смутился. Он меня за двенадцать лет тоже выучил не хуже, чем я его.

— Серж, — говорит значительно так, — я хоть и младше тебя, но тоже имею право голоса, не так ли?

— Дымочек, — говорю ему ласково, — ты этого от Линского нахватался, про демократию и все такое? Хочешь, помогу тебе всю эту блажь из головы вытрясти?

Но это все только, как интелы выражаются, воспитательная работа — чтобы Дымок совсем не зазнался. А вообще-то Дымок парень не промах. Да и разделение труда — не самая паршивая штука, если все с умом делать.

— Ладно, Дымок, — говорю. — Чего еще ты придумал?

Пригибается он ко мне, словно Линский сейчас подслушивать будет, — тот в двадцати метрах галькой скрипит, воду льет да от облегчения постанывает.