Екатерина Федорова - Трое за Ларцом

— Планета не гибнет, — буркнул Тимофей. — Это мы, в отличие от нее… Слышь, чудо неземное! А где гарантии, что все, что ты сказал, — правда?

— Пацан дело говорит, — поддержали его сзади.

— Расходитесь! — значительно изрек инопланетянин и принялся активно вращать круглыми черными глазками.

А потом Тимофея накрыло как волной. И очнулся он уже дома, с провалом в памяти и дико болящей головой.

Часа три он походил по комнате, вяло разглядывая пейзажи за окном. Время от времени на замусоренной улочке, где стоял дом Тимофея, показывались энергично шагающие куда-то вдаль группы сограждан. Он кисло смотрел на них, пока активно идущие куда-то в неизвестность люди не пропадали из его поля зрения. Затем отпивал очередной глоток из стакана с позавчерашним кефиром и вновь начинал слоняться по своей квартире, то и дело поглядывая в заоконные дали — благо окон в его однокомнатной малогабаритной квартирке было аж целых два. На кухне и в комнате.

Эти группы до какой-то степени косвенно подтверждали слова инопланетного рака. По всей видимости, на Земле уже вовсю шла эвакуация. И ему, Тимофею, оставалось только дождаться того заветного часа, когда придут и за ним. Неизвестным было другое — каким образом он очутился у себя в квартире? Тимофей то и дело задумывался над этим, но всякий раз его напряженные размышления прерывал взрыв острой головной боли. И он переключался на заветный кефир.

Следующее значительное событие этого дня произошло как раз тогда, когда он находился на кухне и любовался очередной процессией, целеустремленно бредущей куда-то мимо его окна.

За спиной зашуршало, и на правое плечо Тимофея неожиданно что-то навалилось. Тимофей озадаченно скосил глаза.

С плеча свисали небольшие ножки. Босые и поросшие шерстью. А повыше возвышался сам их хозяин — субъект с крохотным тельцем и головкой в форме луковицы. На плечо субъекта, ближайшее к Тимофею, непринужденно спускалась длиннющая, как у Будды, мочка уха.

Первой у Тимофея возникла именно та мысль, что и положена всякому нормальному русскому человеку в подобные моменты, — допился до белой горячки. До делириум тременса, говоря по-научному.

Тимофей выдохнул и вдохнул — медленно, до упора, как это рекомендуется в тюк-до. Внутренности помаленьку успокаивались, пережигая обилием кислорода бурлящий внутри них страх. Затем Тимофей на трясущихся ногах добрел до навесного шкафа в углу кухни, открыл косо висящие на петлях створки, по локоть засунул туда руку и пошарил в темной глубине за ними. Курить он бросил. Последний раз это «бросание» произошло ровно два дня назад. Но сейчас душа и нервы настоятельно просили никотина, дабы успокоить мятущуюся в сомнениях душу… а в шкафу покоилась заначка, каковую он лично спрятал, оправдываясь перед самим собой нехитрым тезисом — на всякий случай.

В данный момент этот самый «всякий случай» сидел на его плече и печально поглядывал на Тимофея круглыми черными глазками.

Пачка сигарет наконец нашлась. Он торопливо сунул в рот сигарету, поспешно затянулся. Затем повернулся к окну и, глядя на уже опустевшую от людских процессий улицу, принялся медленно считать: «Раз, два, три, четыре. Четыре с половиной, четыре с-четвертью…»

— Не ожидал? — кротко спросило сидящее у него на плече существо.

Тимофей судорожно закивал.

— А я ведь в вашем доме уже двадцать лет живу, — тоном Красной Шапочки на выезде сообщило существо. — Домовой я, Трегуб моя фамилия…

Тимофей затянулся еще глубже. Руки, державшие сигарету, мелко тряслись — то ли после вчерашнего развеселого празднества в компании Ивана и Сашки, учителей тэквандо и кекусинкай-до из соседней спортшколы, то ли после всех сегодняшних событий. И по-прежнему нудно болела голова.

— Нынче нас мало осталось… Вот и я — один-одинешенек на все ваши двести с лишком квартир. Присматривал за квартирами, обихаживал их. По ночам дозором обходил! Как Мороз-воевода.

— Плохо присматривал, — не слишком добрым голосом буркнул Тимофей, припомнив, как в прошлом году у него прорвало все трубы.

— Один я был на весь ваш дом, — помолчав, горестно дополнил свой рекламный ролик домовой Трегуб. — Как мог, так и старался. Всего себя вкладывал в работу! Ты уж прости меня, хозяин, коли что было не так!

— Э-э… Да ладно уж, чего там, — смилостивился Тимофей. И, вспомнив про белую горячку, с некоторым подозрением добавил: — А ты хоть настоящий? Я имею в виду — действительно домовой, а не мираж с акустическими галлюцинациями?