Андрей Чернецов - Серебряный осел

Ее сестра упала в обморок, словно патрицианка, увидевшая лезущего в окно голого пиратского боцмана из полупристойной песенки. Орландина, не страшившаяся ни стрел, ни мечей, способная разделаться (голыми руками со здоровым мужиком и ударом кулака разбить черепицу, лишилась чувств.

Стир проснулся среди ночи. Костер догорал, надо бы подняться и подбросить хвороста, но ему и так было тепло. Он удобно устроился на мягких еловых ветках, сладко пахнущих хвоей, и вставать у него никакого желания не было.

Парень не знал, сколько проспал, но, судя по положению луны, мелькавшей в темных облаках, бегущих по небу, прошло часа три.

Где-то в темноте ухнула сова, и снова стало тихо, сверчки и те притихли. Зловещая тишина висела над лесом.

Артист насторожился, ему не нравилось это звенящее безмолвие, непонятное чувство тревоги зашевелилось где-то глубоко в душе.

Конечно, поспешное бегство из Тартесса и игры в прятки с наводнившими местность отрядами солдат и разбойников не прибавили ему оптимизма, но что-то подсказывало сейчас, что угроза ему не чудится. Он сел и огляделся по сторонам, однако сквозь тьму, окутавшую лагерь своим саваном, ничего нельзя было разглядеть.

Внезапный толчок и порыв ветра заставили его вскочить.

Стир прислушался — вроде тихо. Лишь кричала во тьме испуганная чем-то птица. Чем-то или КЕМ-ТО??!

Он уже решил было, что ему померещилось, но тут совсем рядом послышались голоса нескольких человек. А потом раздалось жуткое сипение, от которого у певца кровь застыла в жилах.

Вскочил, хватаясь за рукоять ножа. Все страшные сказки из детства о людоедах и оборотнях из лесных чащ ожили в его памяти.

От того, чтобы бежать прочь со всех ног, удержала лишь мысль, что он наверняка выдаст себя.

А потом вдруг вместо того, чтобы сидеть тихо, как мышь под метлой, начал осторожно пробираться к источнику шума.

И стоило ему сквозь все еще густой полог листвы выглянуть на средней величины поляну, освещенную пламенем нескольких костров, как он замер ни жив ни мертв.

Ибо на поляне расположился самый настоящий дракон .

Огромная голова на длинной шее была украшена двумя загнутыми остроконечными рогами. Мутные желтые глаза горели злобой, раззявленная пасть демонстрировала набор острых клыков. Две когтистые голенастые лапы переступали по земле, бороздя ее длинными кривыми когтищами. Гибкий хвост загребал опавшие листья. Узкие, черные крылья, похожие на крылья нетопыря, даже сложенные, могли вызвать ужас своими размерами.

Но самое потрясающее было не это. У ног кошмарного чешуйчатого гиганта стояли и как ни в чём не бывало беседовали несколько человек.

Двое, насколько мог понять юноша по дорогим пурпурным плащам и блеску золота на пальцах и шеях, принадлежали к знати.

Двое других — маленький пузатый коротышка, говоривший на латыни с греческим акцентом, и громадный полуголый громила, на чьем поясе болтался меч, который сам Стир навряд ли поднял бы, стояли чуть в сторонке в почтительных позах.

И был еще пятый — худой, уже в возрасте, опирающийся на длинный посох.

Этот человек был облачен в белый балахон с накинутой поверх него леопардовой шкурой и обут в мягкие войлочные сапоги. На его бритой голове набекрень сидела расшитая бисером шапочка, из-под которой выбивалась длинная прядь седых волос.

Дракон прикрылся кожистым крылом.

Тварь не любила темноты и холода. А бледно светившая с неба Селена вызывала у гиганта безотчетный ужас. Но летать ночью приходилось, ибо такова была воля Повелителя.

Кроме того, хотя он и ел недавно, но голод давал знать о себе. Как назло, ничего съедобного, не считая мелких мышей и птиц, вокруг не наблюдалось.

Правда, в зарослях его ночное зрение различало человека.

Но Повелитель запрещал ловить и есть людей, разве что он бы лично приказал сожрать кого-то. Однако на всякий случай существо, не умевшее говорить, но способное в любой момент связаться с Повелителем мысленно, поинтересовалось у хозяина: нельзя ли подкрепиться случайным человеком?

— Осмелюсь спросить тебя, достопочтенный Мерланиус, — обратился к костлявому коротышка. — Как все же тебе удалось приручить это чудище? В книгах, повествующих о мудрости Чжунго, я читал, что драконы не восприимчивы к магии?

— Тут нет никакой магии, достойный Стратопедавт, — благосклонно изрек чародей. — Все очень просто. Этот дракончик вылупился из яйца у меня дома и был воспитан мной с самых первых дней жизни. Если на то пошло, он считает меня своей матерью…