Владимир Контровский - Последний оргазм эльфийского короля

Ух, ты-ы-ы-ы… Гламур продолжается, сказала я себе, – вторая серия. Передо мной раскинулась величественная панорама холмистой степи с редкими рощицами; на горизонте синели горы. Слева катилась неширокая река с деревянным мостом, от него в степь на том берегу уходила дорога – не асфальтовая, ясное дело, но наверняка проезжая: я разглядела посередине этого тракта глубокую колею. Другой конец этой местной автострады – на моём берегу – выныривал между двух невысоких прибрежных холмов, огибал по широкой дуге опушку леса, где я затаилась, и терялся за ним в неясном далеке. А у дороги – шагах в сорока от моей засады, не больше, – стоял дом.

Да, не коттедж – с евростандартом здесь туго. Дом был сложен из неошкуренных древесных стволов и сверху покрыт то ли пластами коры, то ли чешуйками какой-то чудо-юдо-рыбы. Я прикинула примерные размеры этой рыбки, и мне резко поплохело – купаться я здесь точно не буду, и не просите. Окон я не увидела – были какие-то щели, напоминавшие бойницы из фильмов про индейцев, – зато дверь, сколоченная из корявых досок, имелась. А прямо перед домом, в каменном кольце, горел огонь – от него-то и шёл аппетитный дымок с привкусом жареного мяса. И у костра, спиной ко мне, стоял – хотя правильнее было бы сказать возвышался – хозяин этой халупы: здоровенный детина в меховой безрукавке. Да-а-а, Славик мой незабвенный по сравнению с этим лесником – тинейджер-пятиклассник. Ноги у мужика были голые и сильно волосатые – кожаные штаны закатаны до колен, – на голове всклокоченная грива чёрно-седых волос. Рядом с ним на колоде были разложены куски мяса – свежего, кровь стекала на землю, – и в этой разделочной доске торчал здоровенный топор. Я невольно сглотнула, припомнив детский триллер про мальчика-с-пальчик и про особей со своеобразными гастрономическими пристрастиями, – я бы предпочла увидеть какую-нибудь интеллигентную старушку в белом чепчике и с крынкой молока. А эта гора мускулов явно не вегетарианец, да и пустынная местность вызывала недобрые подозрения. Ой, мамочки…

Но выхода у меня не было. Пусть хоть сожрёт, но только пусть сначала накормит! А может, и договоримся без кровопролития – он всё-таки мужик, а я девушка, и вся из себя очень даже ничего. И я решилась.

Слух у косматого верзилы – лесника, как я его окрестила, – оказался отменным. Кто бы сомневался – если уж у меня нюх-зрение обострились, что говорить про этого местного фрукта, который в этих райских кущах, надо полагать, не первый год тусуется. Я не успела сделать и пары шагов, как он живенько обернулся. И не обернулся даже, а как бы перетёк шиворот-навыворот – ну, как тот студенистый робот из «Терминатора-2», когда его Арни Шварценеггер мордой в стенку шмякнул. Запоминается, блин, – только что был затылок, а в следующую секунду – уже нос с глазами. Вот такой примерно фокус проделал и этот хрен мохноногий. А может, просто очень-очень быстро повернулся – кто его знает?

Сердечко у меня ёкнуло – если он так шустро двигается, то от него и на «феррари» не смоешься (тем более что не то что «феррари», но даже занюханного «жигулёнка» поблизости не видно). Но я шла вперёд с целеустремлённостью первопроходца – или первопроходимца? (у меня от нервов чувство юмора усиливается и даже мутирует) – назад дороги теперь уже точно нет. Однако физиономия у этого чудища лесного оказалась очень добродушной: нос картошкой, синие глаза, румянец на щеках, как у ребёнка из рекламы детского питания. Усов и бороды он не носил, а когда я подошла поближе, то увидела, что и модной небритостью его лицо не украшено. Сколько ему лет, я понять не могла, но по виду не старик и не юноша, а, как говорил легкомоторный Карлссон, «мужчина в самом расцвете сил». Это мне понравилось не очень – знаем мы таких цветущих, особенно когда они выскальзывают из-под контроля бдительных жён, – однако выражение глаз детинушки меня успокоило: в них не было ни злобы, ни оценки потенциальной добычи, ни похотливых огоньков – только искренний и добрый интерес. И за топором лесник не потянулся – хотя зачем ему топор, если он запросто сможет порвать меня на части голыми рученьками, если ему в башку вдруг такая блажь нагрянет. Дура ты, Алинка, выругала я сама себя, – чего ты трясёшься, как желе на фуршете? Так ты, девушка, далеко не уедешь, и не видать тебе этого мира у своих ног, как… как… Сравнения я придумать не успела, потому что уже подошла вплотную к этому дитю природы.

– Здравствуйте, дяденька, – преувеличенно бодро сказала я, надевая простодушную улыбочку и входя в образ нимфетки-малолетки, и только потом подумала: «А поймёт ли он меня? Вряд ли они здесь по-русски изъясняются…».