Алексей Иванов - Земля - Сортировочная

– Вовк, ты не стесняйся, ешь, как Борька, он у нас простой, - добавила неугомонная тетя Клавдя. - Борьк, а ты блины на стол не ложи!

– Не, - ответил Барбарис, скатывая трубочкой расстеленный на клеенке блин.

– Чего у Меркиной стряслось? - шепотом спросил я у Барбариса.

– А я почем знаю? - пожал плечами нелюбопытный Барбарис, макая блин в сметану до самых пальцев.

– Вот, Клавдь, я и говорю, - тихо забубнила Меркина за стенкой. Голос ее был дрожащим, потому что она всегда рыдала над плохими сплетнями, переживала их и верила им, как программе «Время». - Рожу так скрючил и говорит мне - знаешь ведь, как он умеет, так, с подковыркой, мол, баба дура, - пять миллионов, мол!

– Пять миллионов!… - ошарашенно воскликнула тетя Клавдя.

– Пять, - пискнула Меркина и вдруг горько зарыдала, я даже услышал, как качается под ней старый диван с валиками по бокам.

– Дивану каюк, - тоже прислушиваясь, заметил Барбарис. - Сто раз бате твердил: пора новый купить…

– Ну, ладно, ладно тебе, Маруся, может, и обойдется, - бормотала тетя Клавдя.

– Тебе хорошо, - сквозь рыдания быстро ответила Меркина. - Твой-то Анатолий в депо получает сто шестьдесят да еще на шабашках, а мой-то алкаш - он же фашист, агрессор, он же на все готов!…

Тут Меркина всхлипом втянула в себя все слезы и сопли и тем же приглушенным голосом, от которого бренчали кастрюли на кухонном шкафу, продолжала:

– Говорит, будет пять бронированных вагонов. В одном рубли, в другом трешки, в третьем пятерки, в четвертом десятки, а потом двадцать пять и больше!…

– Тихо!…- зашипел я на Барбариса, потянувшегося к приемнику.

– А куда их повезут-то, Марусь? - спросила тетя Клавдя.

– Сжигать повезут, Кланюшка! Бумажки-то старые! Новые, точно такие же, напечатали, а старые сожгут! А мужики говорят - все одно, мятая бумажка или свежая, любую отоварят! И мой хлюст козырей с ними туда же!…

– Ох, лихие мужики!… - простонала тетя Клавдя. - И когда они хочут?

– Не знаю, Кланюшка, не знаю!… И кто у них заводила - тоже не знаю!… А мой-то, слышь, после этого меня за границу утягивает!…

– В Америку?

– В Саудовскую какую-то Аравию! К Пиночету в штурмовики!…

– Тебя?!

– Да не меня, Кланька, - сам туда пойдет! Я ж его знаю! За бутылку родину продаст - изверг, враг народа, морда каторжная!…

– Слышал? - толкнул я Барбариса.

P . S . Дорогой четателъ! Сразу очинъ хочу аговорить условен нашево взаимнаво деалога. Художесвенное произведенее отличаеца от нехудожесвеннова тем, что в нем есъ подтеке, потому что в нехудожесвенном нет. У меня тоже есъ подтеке, но не не везде. Где есъ, я буду абозначать ево галочками или крестиками. Или нет, лутше в конце ево буду писать сам. Ведь могут неправелъно понять и не напечатать, а могут аштро-фовать или вобще посадить в психбольницу, хотя и незашто. А я еще молодой.

– Пошли к Кобелевым, Вовтяй,- предложил мне Барбарис, когда мы вышли на крыльцо. - Они «Иж-Юпитер» купили…

– Ну их, твои мотоциклы… - хмуро отозвался я.

– Пошли тогда к бане, - не обидевшись, снова предложил Барбарис. - Сегодня женский день, по-зырим…

– Дурак, что ли? - спросил я. - Там же окна закрасили. Слушай, Барбарис…

– Чего?

– Пошли в тупики к дяде Карасеву, а? Он же у Кольки Меркина собутыльник! Мы его подпоим и узнаем про ограбление денежного поезда!

– И чего делать будем потом? Я подумал.

– Ну, посмотрим, как будут грабить…

– А чем подпоим Карасева?

– Возьмем ведро картошки из вашего погреба, а у него аппарат моментальной перегонки… Он сам и подпоится.

– Н-ну, ладно… - заколебался Барбарис. - А почему нашу картошку, а не вашу?

Самое лучшее в таких случаях - пнуть ему хорошенько.

– Дождешься ты у меня, Вовтяй… - проворчал, удаляясь к погребу, Барбарис.

Спустя пять минут он вернулся. В ведре лежала холодная, черная картошка.

– Годится, - одобрил я, и мы пошагали к станции.

– Вот уедет Колька Меркин за границу, - через некоторое время заговорил Барбарис, - и пойдет в штурмовики к Пиночету…

– Врет он все, - хмыкнул я. - И не возьмут его туда вовсе, там карате надо знать.

– Дак он знает, - возразил Барбарис. - Когда его в марте братья Криворотовы побить хотели, помнишь, как он их ногами отпинал?

– Это все фигня, потому что у настоящих каратистов есть разные пояса - черный там, белый, красный, а у Меркина ничего нет, даже галстука.

– Купит.

– Нет, - решил я. - Он, наверное, пойдет работать на радиостанцию «Свобода». Помнишь, как он критиковать любит?