Кир Булычев: Харизма

— Может быть, псевдоним взять? — спросил на это Золушка.

— Он уже согласен, — проворчал провизор Савич. Как представитель правых сил и демократ он подозревал, что за харизмой всегда скрывается диктатор.

— Зачем вам псевдоним? — удивился Стендаль. — У вас же хорошая русская фамилия!

— Вот именно, — заметил бывший пасынок. — Но если мы обратимся к истории, понимаешь, что все себе выбирали псевдонимы погромче.

— Кто это — все? — спросил Удалов.

— Наши.

— Не понял?

— Ну, другие харизмы. Гитлер был Шикельгрубиером, Сталин — Джугашвили, а Троцкий — Канцельсоном.

— Бронштейном, — поправил Иванова Минц. Эксперимент шел слишком хорошо. У Минца даже закололо под ложечкой.

Решили пока обойтись без псевдонима.

Золушку приглашали в дома. И Савич, и Ложкин.

Но остальная общественность сразу спохватилась. Потому что Минц и газета желали провести чистый эксперимент, а не отдавать Иванова Семена на откуп какой-то партии.

Иванов согласился, и даже согласился переночевать в кабинете редактора газеты на диване периода первых пятилеток, и попросил дать ему зеркало, чтобы привыкнуть к самому себе.

Мише Стендалю было неловко оставлять Иванова Семена на ночь в кабинете, но Иванов, который все более осваивался в своей роли, произнес с доброй улыбкой, широко раздвинувшей тонкие губы, отчего он еще более стал походить на лягушку:

— А мне надо о многом подумать. Так что ночь у меня пройдет с пользой.

Попрощались и покинули пасынка.

Как ни странно, мысли, владевшие гуслярцами в ту ночь, были схожими.

Первая очередь мыслей овладевала по дороге домой: и какого черта мы ухлопали вечер? Неужели опять попались на удочку этому сумасшедшему изобретателю?

Так же, кстати, думал и профессор Минц. С одним отличием. Вместо «сумасшедшего изобретателя» в его мыслях фигурировал этот идиот Ложкин, который, впрочем, был ни при чем.

Вторая мысль была ответом на вопрос жены, дочери или любовницы:

— Где ты весь вечер шлялся?

— Встречались на политическом собрании с одним человеком.

Третья мысль приходила в три часа ночи, когда они просыпались и долго лежали в темноте, глядя на полную луну за окном и думая: и что мне сдалась эта лягушка? Не видел никогда противнее рожи… хотя в ней что-то есть.

И наличие чего-то еще более раздражало.

Утром, независимо друг от друга, все вчерашние собеседники встали пораньше, тихонько почистили зубы и поспешили к редакции «Гуслярского знамени».

Но таинственность не помогла.

Город невелик, и шаги на рассветных мостовых разносятся по всей округе.

Уже на площади Землепроходцев пути их сошлись.

Некоторые улыбались и здоровались, а другие, как Ложкин, взявший с собой двух соратниц по движению и красный флаг, сделали вид, что никого не узнают.

Как вам известно, редакция выходит на узкую Советскую площадь, отороченную Гостиным двором и бывшим зданием горкома — горисполкома.

Перед горкомом стоит деревянная трибуна, покрашенная синей краской. На нее при коммунистах восходили отцы города и передовики, чтобы махать демонстрантам.

С тех пор трибуна пустовала. Иногда кто-нибудь организует санкционированный митинг, да никто на них у нас не ходит.

Но сейчас у трибуны стояли люди.

А с трибуны выступал харизматик, Золушка Иванов.

И он говорил:

— Хватит! Хватит нам топтаться на месте, совершенно не развивая экономику и топчась на месте. Нашему обществу, пережившему тяжелые времена развала Союза и предательства интересов, в частности, я должен обратить ваше внимание на порочное поведение моего так называемого отца Иванова Эдуарда, который с моими сводными братьями, не побоюсь этого слова — предателями интересов нашего Отечества и, возможно, лицами кавказской национальности, кормил меня только кроличьей тушенкой, от которой получается несварение желудка.

Небольшая толпа слушателей Иванова Семена глухо зашумела.

— Когда мы с вами пойдем к светлому будущему нашего города, не забывайте, кто стоял у нас на пути!

Харизматик поднял к небу кулак, и все его слушатели послушно подняли к небу кулаки.

— А пока попрошу вас вкладывать добровольные взносы на дело нашей партии. Членские билеты получите послезавтра!

Он щелкнул пальцами, и из-за его спины вышла хорошенькая девушка, которую Удалов отлично знал, потому что она торговала канарейками на городском рынке.

Хорошенькую девушку звали Тамаркой. Иванов Семен, обращаясь к толпе, заявил: