Анна Алмазная - Меж молотом и наковальней [СИ]

Свою вторую сущность Дракон же им не показывала. Может, и зря. Оттого одна до сих пор и оставалась… ну еще и потому что подпускала к себе кого-то она крайне редко. Как, впрочем, и я.

— Что я должна сделать? — перестала сопротивляться я, потянувшись за висевшим на спинке кровати пеньюаром.

Маша подала мне несколько листов бумаги, потом осторожно закрыла ноутбук, без слов встала и направилась к двери. Когда я увидела список…

— Маша, ты с ума сошла!

Дракон остановилась в дверях.

— Тогда сама скажи Пу, что на конфеты денег нет и больше не будет…

Дверь тихонько скрипнула, закрываясь, я представила вдруг острые зубки Гремлина и сдалась. Впрочем, сдалась не только поэтому… не хотела, чтобы в выразительных глазах симпатичного зверька появилась грусть. Так что, если надо поработать, я поработаю. Правда, в ближайшее время мне будет не до шабашей, но как-нибудь переживу.

Я раздраженно бросила листки на тумбочку и завязала пояс пеньюара. Спать больше не хотелось.

Тот, кто принес еду, явно был в курсе нашего разговора с Машей — на тумбочке я нашла чашку черного кофе и пару ароматных круассанов. Рядом краснело сердечко написанной корявенькими, крупными буквами записки: «С добрым утром, ведьмочка! Удачной тебе работы!» Да, Пу белая и пушистая не только с виду. О конфетах своих, небось, беспокоится, оттого и тревожить меня не будет, но и подгонять не постесняется. Впрочем, подгонять меня не придется. Уж работать я люблю и умею.

Жуя круассаны и наскоро запивая их кофе, я живенько оделась. Затасканный свитер привычно пах полынью и, немного лавандой, поношенные джинсы обтянули бедра, серые парусиновые туфли дали отдых привыкшим к каблукам ногам, а гладко зачесанные назад волосы затянула тонкая резинка.

Наряжаться незачем, дом был единственным местом, где я могла себя почувствовать свободно, стать самой собой, а не гламурной красавицей, одетой с иголочки. А чувство свободы мне сейчас было необходимо.

В кабинете царил полумрак. Я закрыла дверь на ключ, чтобы не мешали, и некоторое время стояла у окна, любуясь умытым дождем березовым лесом, над которым медленно всходил огненный шар солнца. Все же я соскучилась по виду из своего окна, особенно по возвышающемуся над лесом столетнему дубу. Когда погода станет лучше, надо будет навестить старого друга. Вековые деревья мудрые, не то, что люди.

Отвернувшись, я подошла к столу и наткнулась ногой на забытое зеркало. Зеркало покачнулось, чудом не упав. Выругавшись, я помянула Пу недобрым словом — нельзя так обходить с наследством прапрабабки Алиции, тем более — перед ее изображением.

На картине Алиция была не уродливой старухой (портрет старухи мы повесили в комнате Призрака, там ему и место), а настоящей и так похожей на меня. Те же черты лица, та же фигура, только вот длинное белое платье с воланчиками, бантиками и кружевками, я надела бы вряд ли.

И такого шикарного, черного зверюгу, что сидел в ногах у прапрабабки мне, увы, нигде не достать. Вроде — пес как пес, хоть и крупный, но взгляд притягивает, не оторваться. Сам пес гибкий, мускулистый, с иссиня-черной, переливающейся в свете свечей шерстью. И глаза его, так тщательно нарисованные художником, кажутся живыми и почти человеческими.

Зимними вечерами я любила сидеть у камина и смотреть в эти глаза, придумывая новое заклинание. Почему-то это помогало сосредоточиться и быстрее войти в астрал, забыв о внешнем мире, почему-то взгляд этот был для меня более привлекательным, чем взгляд любого мужчины. Наверное, я все же ненормальная и с ума сошла от одиночества. Или же просто… кто его там знает?

Со вздохом я отвернулась от портрета, подняла с пола зеркало, протерла его бархатной тряпочкой и повесила на место — над камином.

Пу его там не любила, ворчала, что высоко и фиг дотянешься, но меня последнее и устраивало: Пу дай что в лапы, так сразу разобьет или сломает. А зеркало было той вещью, которую мне не больно хотелось увидеть разбитой. Вон же оно, вернее, его изображение, стоит на столе за спиной Алиции, отражает вазу с огромным букетом белоснежных роз. Я тоже любила белоснежные розы, их дарил мне отец на каждый день рождения. Огромный, сладко пахнущий букет… дарил. Давно уже, казалось, в другой жизни.

Рука с бархатной тряпицей машинально водила по зеркалу, стирая пыль и грязь. Стало вдруг дико интересно: что так усиленно рассматривала в магической вещице Пу в ночь моего прилета? Хитрый Гремлин воображает, что легко отделался — мол, никогда не узнаю я ее маленькой тайны — только и у меня в запасе имеется пара простеньких штучек… секрет коих пушистой лучше не раскрывать, во избежание.