Ирина Смирнова - Поход за мужем [СИ]

— Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви садомитсткой или просто предложить не успел?

— Ой, больно! Ой, не успел. Прекратите немедля со мной подобным срамным образом обращаться! — И замер, сам не понимая, толи в страхе, толи в предвкушении — хлопнет еще раз, или не хлопнет?

А она штаны с меня совсем стянула, рубашку на голову спустила и как ладонью ягодицу мою сожмет. У меня от боли аж слезы из глаз брызнули:

— Что вы себе позволяете, Варвара Федоровна!!!! — предвкушение все на корню заломали, удовольствие все порушили. — Больно же!

И тут испугался я, совсем взаправду испугался. Я ж супротив нее, как тростиночка против ветра вихревого, а она со мной такой срамное насилие творит! То по попке моей нежной с разлету хлопает, то вообще вона чего удумала. Но на помощь звать еще страшнее, как представлю что все по углам позор мой нынешний обсуждают, так хоть плачь.

А царевна мою попу бедную все сжимает, да шлепает по ней, сжимает и шлепает:

— Терпи — говорит — Мстиславушка, любовь садомитская она не в пример грубее тех, что с девками ласк. Тут, царевич, мужество нужно.

А потом зачем-то извернулась, чуть руки мне совсем не вывернула, да крынку со столика моего взяла ту, что маменька с простоквашей принесла.

Варенька.

Так, что мы имеем? Царевич, Мстиславушка, ромашка нежная, другие эпитеты к этому тельцу белому да гибкому не подбираются, лежит через колени мои перекинутый, попкой своей, от моих шлепков подрумяненной, в зенит смотрит. Как славно смотрит-то! Аж кровь закипает, да желания тайные просыпаются по всему телу. А попка-то какая привлекательная. Маленькая, аккуратная, кожа нежная. Да как сподручно-то её шлёпать да сжимать в руке! Просто одно удовольствие, а не попочка.

И мамки-няньки царевича подсобили: крынку с простоквашей в горницу принесли. Оно для такого тельца нежного самое подходящее будет.

— Ай! Ай, не надо! Я передумал, Варвара Фёдоровна!

Это я пальчик один в эту самую попку-яблочко вставила. Попочка узкая. Пальчик мой ели протискивается. Теперь точно знаю ни кузнеца ни кого другого тут не бывало. Меня даже слегка злость отпустила. Да только урок, чтоб на кузнецов всяких не заглядывался, царевичу всё равно нужен.

— Не брыкайся — говорю — Мстиславушка, решил садомитской любви отдаться, так расслабь ягодицы да отдавайся.

Царевич на моих коленях уже слезами заливается, но слёзы в этом деле вещь полезная. А я тем временем попку его яблочко ласкаю да на пару пальцев растягиваю. Ох и загляденье же картинка. Во мне самой кровь по жилам ухает, желания похотливые нагоняя.

Только я за крынкой с простоквашкой вновь потянулась, царевич вновь извиваться ужом начал:

— Варвара Фёдоровна, ну не надо больше. Больно же! И так попка болеть будет.

— Ну, Мстиславушка, где же ты такой махонький уд у мужчины видывал. Это ж только если у отрока совсем юного. А уж до мужчины богатырского сложения так и вообще вдвое добавить следует. Так что терпи давай. Я с тобой нежно, да постепенно всё делаю, ни один бы кузнец так деликатничать не стал.

А у самой просто руки чешутся как охота растянуть эту попочку ещё на пару пальчиков. Царевич поскуливает, в спинке своей как прутик гибкий изгибается, попочка горит как яблочко спелое. Ох и завлекательно всё это выглядит. Только когда царевич на четыре моих пальца наделся охнув, я остановиться решила. Не дело юному молодцу ласки первые в таком виде получать:

— Что Мстиславушка- говорю — пойдёшь к кузнецу о любви садомитской просить?

Крутит головушкой, слёзками заливается:

— Ладно — говорю — раз ты такой покладистый, утешу я тебя.

Отпустила я рученьки царевича, рубашечку размотала да на спинку на ложе его уложила. Лежит, глазки заплаканные, губки розовые подрагивают, просто искушение сплошное. Прилегла рядом обняла покрепче да уд пальчиками сжала. Ой как глазоньки закрыл, губки распахнул. Щёчке ещё пуще как маковки вспыхнули, а сам в ладонь мою толкается, трётся. Слёзки на щёчках розовых блестят так и просятся слизнуть.

Утешился царевич, глазки синие распахнул, спинку выгнул, да тут силушка в нём последняя и закончилась. Только прикрыла я молодца одеяльцем на пол в игрищах скинутым, а он и спит уже.

А за окном рассвет уже поднимался. Долго забавы наши затянулись. Посему оставила я царевича спать, а сама вылезла в окно, да пошла поднимать дружину. Утро славное, самое то к хазарам нагрянуть.

Мстислав.

Ох, срамоту-позорище какое со мной делают. Слезы из глаз в три ручья льются, уже и не разберу, толи со стыда, толи от боли. Знал я, знал, что нет в этом деле удовольствия никакого, но царевна меня пальчиками своими в этом убедила, нагляднее не придумается. Я и кричал, и умолял, и рыдал, и вырывался и убеждать ее разумно пробовал: