Сергей Песецкий - Записки офицера Красной армии

В апреле майор сказал мне, что этот период времени безопаснее пересидеть в лесу, а не в домах, откуда нас в любой день могли выдернуть немецкие жандармы или полиция. Кроме того, необходимо подстраховаться на будущее, ведя показательную и героическую борьбу в тылу врага. Это важная часть диверсионных действий. Я сказал, конечно, что это очень правильно.

С оружием было легко. Нам его достали польские коммунисты из городка. О нашем коммунизме у них такое же понятие, как у меня об астрономии. Но они метят заранее на какие-нибудь лучшие места, когда сюда снова придёт советская власть. Эти поляки будут нам очень полезны — они хорошо знают местность и у них везде знакомые. Именно они улаживают все вопросы со здешним населением и говорят всем, что мы польский отряд. Так что все нам помогают. У нас достаточно еды и информации.

Мы уже совершили несколько серьёзных диверсионных операций. Наш отряд называется: «Коммунистический Партизанский Отряд имени Ванды Василевской». Я, естественно, предложил дать отряду имя Сталина. Но майор сказал, что мы действуем среди польского населения, поэтому будет лучше назвать отряд именем этой самой известной польской патриотки. Я спросил его:

— А почему тогда не назвать его именем самого известного польского патриота, Дзержинского?

Он на это сказал:

— Да, Феликс Дзержинский был известной личностью и достаточно красным коммунистом. Но у Ванды Василевской кроме этого всего есть ещё такое достоинство, что как известно, она самая знаменитая современная писательница в мире. У неё есть ещё такое огромное достоинство, что Советский Союз и нашего отца Сталина она любит больше чем свою родину!

Когда я собирался идти с отрядом в лес, пани Юзефа сильно меня жалела. Даже заплакала от жалости.

— Жаль мне тебя, Янечку! — сказала она. — Очень я боюсь, как бы с тобой в партизанах не вышло чего плохого.

Вижу, в её глазах слёзы показались. Ну и я хотел заплакать, но не получилось. Я только хорошо поблагодарил её за опеку, и за то, что три года меня от немцев укрывала и относилась как мать к сыну. Сказал я ей:

— Не знаю, свидимся ли ещё, потому что я иду сражаться с кровожадными гитлеровцами и могу погибнуть. Но если останусь жив, то отблагодарю как следует и до смерти буду помнить про ваше доброе сердце!

Она попрощалась со мной, но вдруг что-то вспомнила.

— Подожди, Янек! — сказала она. — Дам я тебе на дорогу одну вещь, которая в опасную минуту может уберечь тебя. Но она всё время должна быть при тебе.

Она принесла серебряный медальон с ликом Остробрамской Богоматери и повесила его мне на шею. Ещё раз повторила, что если мне будет плохо, или придётся скрываться, то снова приходил к ней.

Потом я ходил попрощаться к Малугам. Дома застал только старика и дочек — сыновья уже давно были в партизанах. Старик дал мне в дорогу бутылку очень крепкого самогона. А Антося сунула мне в мешок две пары толстых, шерстяных носков, которые сама для меня связала. А до этого пани Юзефа наложила мне в мешок много колбасы, сала и махорки. Так что хорошо снарядили меня в дорогу. Не могу на них пожаловаться.

Малуга ещё раз сказал мне, что Антося согласна пойти за меня замуж и что он сам ничего против не имеет. Потому что, как он сказал, хотя я и бедный, но у меня хороший характер. В конце концов он так мне сказал:

— Как врага прогоните, приходи. После Рождества поженитесь и свадьбу справим. А потом вам как-нибудь хозяйство устроим. Хоть ты и большевиком был, а отличаешься от других, у тебя доброе сердце. Поэтому мы тебя любим и поможем тебе.

Всё это было трогательно. Наконец я попрощался с ними и двинулся в путь. Медальон пани Юзефы я, естественно, сразу по дороге выкинул. Не подобает мне, офицеру и коммунисту, носить такие вещи.

Мы ведём показательные диверсионные акции и, можно сказать, нанесли серьёзный урон в тылу немецкой армии. Если и дальше так пойдёт, то мы прославимся как неустрашимые партизаны Советского Союза.

Первый налёт мы сделали на домик лесничего, где зимой были расквартированы немцы, которые управляли работой гражданского населения в лесу и вывозкой древесины. В начале весны немцы оттуда убрались, оставив пустой здание казармы на несколько десятков человек.

Мы вступили туда под вечер. Польские коммунисты показали нам вход в избу лесничего, а сами остались в кустах. Шестеро наших, с оружием наготове, отважно двинулись вперёд. Мы застали семью лесника за ужином. Приказали им поднять руки вверх. Майор грозно спросил лесничего: