Алексей Калинин: Повинуюсь и слушаю

— Дык а чему у меня потеть-то? Одна кожа да кости. А вот подруга, знать, здорово вспотела, пот вон аж по ляжкам течет, — хитро сощурился дед.

— Уважаемый, а не пойти ли тебе на… — от моего тычка под ребра Масуд проглотил окончание. Я сдвинула брови, мол, старость надо уважать. Мой чернокожий спутник покачал кучерявой башкой и продолжил. — Чо вы до нас доебались-то, а? Мы с Гулькой сидим, ни к кому не пристаем, а к нам словно магнитом всех тянет.

— Дык тут дети малые по дорожкам бегают, а у тебя словно банан в штанину засунут. И у неё вон титьченки скоро совсем выскользнут. Не по-людски поступаете, срамно. Ты хоть любишь её?

Вот это вопрос. Мы с Масудом больше тысячи лет в одной лампе ютились — если это не любовь, то тогда непонятно что.

— Люблю, конечно!

— И что же, так при всех свою любимую и разложишь на скамеечке? Как голубь будешь?

— Не доставай, дед, иди своей дорогой. И что же вам таким дома-то не сидится? — рявкнул Масуд.

— Каким это «таким»? — недобро прищурился дед.

— Таким правильным. Этого нельзя, того нельзя. Так не ходи, сяк не ходи. Надоело! Вот раньше было хорошо — захотел бабу трахнуть, схватил, оттащил подальше от дороги, чтобы лошади не затоптали и понеслась. А теперь что?

— Что? — мы с дедом спросили хором.

— Нигде нельзя укрыться, чтобы потом носом не ткнули. В кафе на столе нельзя, под столом нельзя, в туалете и то нельзя — говорят, что негигиенично! Вот и приходится в где попало ютиться. Вон в книжках что пишут — встала пипирка, тут же в гарем сходил и осчастливил одну из тысячи жен. А тут одну осчастливить не можешь — всем себя правильными показать хочется. Заебали! — в сердцах выкрикнул Масуд.

Старик хмыкнул, раздвинул тростью кусты и присел на облюбованную нами деревянную скамейку. С важным видом достал из кармана пачку странных сигарет. Черные стержни торчали из коробки фантастическими пулями из обоймы. Он вытащил одну, поднес палец, на котором тут же вспыхнул огонек, и глубоко затянулся.

У меня холодок пробежался по коже. Кажется, что я начала понимать — кто перед нами. Но моего спутника уже было не остановить…

— Дед, да ты никак решил нам фокусы показать? — поднял бровь Масуд. — Прикольно, конечно, но на фига нам это нужно? Мы и не такое можем сделать, так что дай нам хотя бы чуть-чуть побыть одним?

— Значит, ты думаешь, что раньше с трах-тибидохом было легче? — дед выпустил огромное кольцо. — И вы уже не можете ничего…

Вот надо было бежать… Надо было, но почему-то в тот момент я отнеслась к его словам с недостаточным пониманием.

Кольцо переплыло через кусты и подлетело к березовому суку, чтобы надеться на него, как в игре серсо. Увы, ему это было не суждено сделать — сквозь дымный обруч пролетел сизый крылатый снаряд и с самым мрачным видом уселся на ветку липы над головой старика.

Раздраженный голубь приготовился свершить страшную месть.

— Да, думаю, что легче. Да и интереснее было! Вот поймал какую-нибудь эльфийку в лесу и хлоп — через девять месяцев у неё уже младенчик с острыми ушками. Или при королевском дворе какую-нибудь фрейлину в углу прижал, задрал юбку и почесал её мохнатенький бугорок своим мечом, — улыбнулся Масуд.

Язык его — враг его. Всегда так было и сейчас пришло очередное подтверждение этому факту.

— Ну, судя по тому, что у тебя меч-от до сих пор не опадает, ты бы всех фрейлин перезажимал, — хмыкнул дед и показал на ширинку Масуда.

— Да уж, двадцать пять сантиметров мясной стали так просто не спрячешь.

Я же поглядывала вверх. Голубю был неинтересен размер органа молодого человека — он занимал наиболее удобную позицию для бомбометания.

— Двадцать пять, гришь? Такой дубинкой орехи колоть можно, — покачал головой старик.

— Да уж, дед, можно. Колоть не пробовал, но вот полведра с водой поднимал. А ты, наверное, позабыл, каково это — запускать во влажный тоннель своего путешественника? — спросил молодой наглец.

Голубь выбрал позицию. Теперь он отомстит этому хрычу и пусть тот бестолково размахивает своей тростью — птица будет уже далеко.

— Что же, так тому и быть. Ежели вам нравится число двадцать пять, то есть у меня такая вещица мудреная, — дед достал из-за пазухи плоские песочные часы. — Вот, как раз двадцать пять сантиметров. Видите деления?

— Ну, ты реально фокусник. Или у тебя в косухе целых склад всяких штуковин? — восхищенно присвистнул Масуд, когда увидел, как плоские часы становятся объемными и выпуклыми. Черные полоски чередовались отметинами, как на тельняшке матроса.