Евгений Шепельский - Воспаление колец

«Выбей глаз» считался самым грязным и опасным местом всего Пофигшира; поножовщина была в нем обычным делом, а после закрытия кабака на полу непременно оставалось два-три покойника. Каждый вечер в «Выбей глаз» собиралась теплая компания завсегдатаев, от вида которой любой нормальный человек сразу бы сошел с ума. Вокруг нескольких колченогих столов рассаживались карманники, спекулянты, наемные убийцы, золотари и браконьеры. Эта аудитория глотала любые байки о Бульбо, даже те, что Жмыхло придумывал на ходу. Для примера: как-то раз он заявил, что Бульбо — обыкновенный говноед, и хоть бы кто-нибудь в это не поверил!

...Мастер Жмыхло бросил под стол мешок краденых груш и поудобней устроился на табуретке. Завсегдатаи кабака приветствовали его визгливыми криками. Заказав кружку «Старой Глистогонки», именитый садовод жестом призвал собутыльников к молчанию.

— Не верю я ему, и все тут! — сказал он, имея в виду мистера Бэдганса. — Брешет, старый пес! Поверьте моему слову: все это обман, никакого угощения не будет. А если будет — я сожру собственные трусы.

— Ага, — поддакнул Синяк, бывший грузчик, а ныне преуспевающий бизнесмен, владелец самой большой в Пофигшире навозной молотилки. — Тут одно из двух: либо врет, либо нет. Но в любом случае я не намерен сжирать собственные трусы.

Тут при мысли о собственных трусах он побледнел и упал в обморок. Его с трудом откачали, но до самого вечера лицо хрюкка оставалось бледным и осунувшимся.

— Ну вот я и говорю, — продолжил Жмыхло, когда Синяка усадили за стол, — этот Бульбо никогда не вызывал у меня особого доверия, он был всегда такой загадочный , всегда себе на уме. Ну а кроме этого, он еще и порядочный жлоб. Короче, все его обещания — фигня.

Собутыльники энергично закивали, а один солидный хрюкк, который вчера сбежал из каталажки, убив ее директора и двух охранников, сказал «Ага!»

— Говорят, — поменял тему Кисляк, местный живодер и один из крупнейших держателей акций корпорации «Подотрись!» (да-да, той самой, что производит наждачную бумагу), — вся, абсолютно вся усадьба Бульбо забита сокровищами !

— Не знаю, не знаю, — с важным видом отозвался Жмыхло. — Я, вообще-то, не проверял... — Он осторожно пощупал старый шрам на шее. — В любом случае, есть они или нет, все имущество Бульбо перейдет к его племяннику, Фордо.

— Тот еще у него племянничек! — встрял Синяк, который хотел позлословить по адресу Фордо, ибо этот ловкий хрюкк не далее чем вчера поставил Синяку синяк под глазом. — Ходят слухи, что он не совсем хрюкк! Ходят слухи, что его мамаша спуталась с троллем и понесла, а когда донесла... Ну, не мне вам рассказывать, как она заикалась сразу после родов.

На этой мажорной ноте собутыльники мерзко расхохотались, вспомнив мать Фордо, Милашку Бэтси, дарившую свою благосклонность каждому пятому жителю Пофигшира (и каждому туристу, если у того было чем заплатить), так что от кого родился Фордо, разобрать было решительно невозможно. Далее разгорелся спор, можно ли считать Фордо гибридом, но быстро увял, так как никто из спорщиков не был на сто процентов уверен в своей принадлежности к расе хрюкков. Кисляк обратил внимание публики на странное поведение Фордо, который жил в «Горбатом мешке» на дядином иждивении:

— Не по-хрюккски он себя ведет, вот что! Чокнутый почище Бульбо!

Фордо действительно вел себя странно: он не любил давить жаб ногами, часто гулял в одиночестве и никогда не посещал свалок, дабы со вкусом порыться в отбросах, как это делали почти все хрюкки. Ну а то, что он еще ни разу не заснул после пьянки под каким-нибудь забором, вообще наводило на нехорошие мысли.

Было известно, что Бульбо пытается воспитать из племянника настоящего афериста, однако все знали и то, что преступная стезя Фордо не прельщает. Он бормотал что-то о «духовности», о желании реализовать свой творческий потенциал. «Хочу писать картины, сочинять стихи, — как-то признался он Свэму. — В крайнем случае, займусь работорговлей».

Жмыхло напрочь отверг идею Синяка, заключавшуюся в том, что Фордо — сын залетного горе-чародея Гнусдальфа Обросшего, ибо племянник Бульбо еще только учился воровать, тогда как предполагаемые отпрыски Гнусдальфа умели это с рождения.

— Все это ерунда, — уверенным тоном заявил он. — Боюсь, никто так и не узнает, кто же его настоящий папаша... — Он скромно потупился.

Кисляк, у которого отобрало речь после седьмой кружки «Глистогонки», красноречивым мычанием выразил согласие со словами Срамби. Однако Синяк продолжал гнуть свое, пока у Жмыхло не лопнуло терпение. Он оглушил владельца навозной молотилки мешком груш, и тогда весь кабак все согласились с мнением старого авторитета.