Алексей Лютый - Рабин Гут

Она знала, что попала в сказку, и никакие чудесные превращения не вызывали у нее нареканий. Потому что сказки должны кончаться. В общем, принцесса смирилась с расставанием. Хотя в глубине души верила, что когда-нибудь «милый Робин» вернется к ней. Он, конечно, будет в другом обличье, но она его непременно узнает. И тогда они будут жить «долго и счастливо и умрут в один день».

Глядя на мытарства Рабиновича, Попов наконец не выдержал. Он отвел Жомова в сторону и что-то долго ему объяснял. Ваня некоторое время смотрел на друга с выражением голодной бродячей кошки, оказавшейся вдруг в центре банкетного стола в абсолютном одиночестве. То бишь с полным отсутствием понимания! Когда же до Жомова наконец дошло, что от него требуется, он лишь пожал плечами и повернулся к Рабиновичу.

– Сень, можно тебя на пару слов? – максимально вежливо попросил он. Рабинович, отродясь не слышавший от Вани таких вежливостей, едва не поперхнулся.

– А че вам надо-то? – Сеня подозрительно посмотрел на Жомова, ожидая какого-то подвоха. – Самогонки все равно не налью!..

– Да пошел ты в постовые со своей самогонкой! – заорал на него Жомов, и у Сени отлегло от души. – Иди сюда, те говорят. Сто раз, что ли, просить?

– Короче, че с принцессой будем делать? – с простотой русского дурачка спросил Иван, едва Рабинович подошел поближе.

– А что с ней делать нужно? – состроил наивную рожу Сеня, словно совершенно не понимал, о чем идет речь.

Рабинович ждал этого вопроса давно, но так и не придумал ответа. Вся хитрость и изворотливость, которую молва приписывает его соплеменникам, куда-то пропадала, едва при Рабиновиче начинали говорить о принцессе.

Сеня прекрасно понимал, что в формулировке «кровь девственной принцессы, добытая посредством серебряного креста» кроется двойной смысл, но разгадать его сути не мог.

То ли влюбленность замутняла трезвость мышления хитроумного кинолога, то ли он на самом деле был намного проще, чем пытался казаться. Однако, раздумывая над этим компонентом зелья, Сеня никакого варианта его получения, кроме самого пошлого, придумать не мог. А для его осуществления следовало быть отъявленным садистом. Каких, естественно, в данной компании не водилось.

– Ты мне разум портянками не заматывай! – возмутился Сениной невинности Жомов. – По морде твоей хитрой вижу, что прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Сеня, ты действительно дурачком не прикидывайся, – поддержал Ваню Попов. – С этим нужно что-то решать…

– А у вас есть какие-нибудь предложения? – ехидно полюбопытствовал Рабинович.

– Ты у нас умный, вот и предлагай, – пробурчал Попов.

На некоторое время все трое замолчали. Мысли, похоже, в голове у них крутились одинаковые. Из чего можно было сделать вывод о том, насколько сильно идентичный образ жизни и выбранная профессия влияют на образ мышления. Каждый из ментов думал об одном и том же, но высказывать свои соображения вслух никто не собирался.

– Я не позволю принцессу крестом мучить! – наконец, собравшись с духом, выпалил Рабинович. – За что ж так над девчонкой издеваться?

– Так, значит, остаемся? – зло спросил Попов. – Мучились, мучились, и все твоему Мурзику под хвост?

– А это уж как получится! – заорал на него Рабинович. – Если хотите домой попасть, то вам придется меня оглушить, потом связать и самим добывать у нее эту гребаную кровь!

– Нет уж, родной, – завопил в ответ Андрюша. – Твоя принцесса, ты с ней и занимайся.

– Тише, петухи, – рыкнул на обоих Жомов. – Услышат вас еще!

Однако одергивать спорщиков было уже поздно. Грифлет, меривший поляну шагами и погибающий от чувства собственной ненужности, услышал кусок разговора и направился в их сторону. Попов с Рабиновичем приближающегося рыцаря заметили и обменялись друг с другом уничижающими взглядами. Поскольку для такой ситуации ни тот ни другой не обладали соответствующим словарным запасом.

– Благородные сэры, насколько я понял, речь между вами идет о том, кому следует добыть несколько капель крови Ровены? – Это прозвучало больше утверждением, чем вопросом. – Я могу взять на себя эту неприглядную роль.

От такого поворота событий все три мента лишились дара речи. Пожалуй, именно от Грифлета они меньше всего ожидали такого предложения. Поскольку рыцарь печального образа, собирающийся принять монашеский постриг, меньше всего подходил для требуемой роли садиста.

– Слушай, Гриф, шел бы ты отсюда, – дружески похлопал рыцаря по плечу Жомов так, что Грифлет едва не сел на пятую точку. – Не следует тебе в это ввязываться.