Александр Рудазов - Призрак

Должна пропасть, по крайней мере.

Ну а Данилюк смерть принял мгновенную, боли почти не испытал, понять толком ничего не понял. Вот и нету на нем никаких следов аварии — каким себя помнил, таким и выглядит.

— А что насчет трупа? — спросил Данилюк.

— Какого трупа? — не понял Тряпочкин.

— Моего трупа. Если с ним что-нибудь сделают… на мне это отразится как-нибудь?

— Ровным счетом никак, — заверил Тряпочкин. — Мой вот труп уж сотню лет под могильной плитой обретается. Даже представить не берусь, во что он за это время превратился. Голый скелет уж давно, наверное, а мясо все черви сглодали. Но разве же я выгляжу скелетом? Как по-вашему, молодой человек?

— Да, верно, — согласился Данилюк.

— Правда, есть здесь один нюанс, — поднял палец Тряпочкин. — Некоторые духи и в самом деле выглядят в точности так, как их прежнее тело. Труп разлагается — и они разлагаются. Труп гниет — и они гниют. Я таких встречал.

— Надеюсь, я не из таких, — сказал Данилюк.

— Да нет, не волнуйтесь, не из таких. С такими, трупообразными, мы бы вот так занимательно не беседовали. Они и говорить-то толком не способны. По-моему, это те, кто уже начал превращаться в голодных духов… но точно я не уверен.

Данилюк еще раз поблагодарил Тряпочкина за спасение и спросил, как его можно найти, если вдруг что. Тряпочкин ответил, что определенного адреса у него нет — призраку жилье без надобности. Ночлег-то не нужен, вещей нет.

Однако его часто можно застать в театре драмы. Он и при жизни это дело любил, а теперь вовсе ни одной премьеры не пропускает.

— А вас где при надобности отыскать можно будет, юноша? — спросил Тряпочкин.

— На Советской Армии живу… жил. Пойду туда сейчас, наверное… не знаю, зачем, но загляну все же.

Сообщив Тряпочкину номер дома и квартиры, Данилюк с ним распрощался.

Домой Данилюк вернулся еще затемно. Зимой рассветает поздно. Данилюк жил на девятом этаже, так что машинально попытался вызвать лифт. Поглядев на палец, прошедший сквозь кнопку, он криво усмехнулся и сунул голову в шахту. Ему всегда хотелось посмотреть, как та выглядит изнутри.

В итоге идти пришлось по лестнице. Дело это с непривычки оказалось непростым — ноги то и дело уходили внутрь ступенек. Данилюк задумался, как он вообще может ходить по полу, по земле — разве он не должен сквозь них проваливаться? Хотя тогда его, наверное, утянуло бы вниз, куда-нибудь к центру земли, и он остался бы там навечно.

Это было бы чертовски глупо.

Подойдя к своей квартире, Данилюк все так же машинально достал ключи и попытался отпереть дверь. Конечно, та никак не среагировала на призрак ключей. Данилюк снова усмехнулся и просто сделал шаг вперед.

В третий раз он совершил машинальное, бессмысленное движение — попытался включить свет. Снова рука прошла насквозь, снова Данилюк усмехнулся — теперь уже раздраженно, с досадой на самого себя.

Да и свет ему больше не нужен. Он превосходно видит в темноте.

Вот она, его квартирка. Совершенно обычная однушка, которую Данилюк вот уже восьмой месяц снимал у одной старушки, переехавшей в деревню. Вещей всего ничего — кровать, шкаф, стол и стул, телевизор, ноутбук. На подоконнике горшок с бегонией.

Да еще обшарпанная советская стенка, набитая старыми книгами, патефонными пластинками и хрусталем. Принадлежало это добро не Данилюку, а хозяйке квартиры — и та строго запрещала что-либо выкидывать. Таким же хламом был завален и крохотный кухонный балкон — Данилюк не мог туда даже зайти толком.

В холодильнике стоял вчерашний суп. Обычно Данилюк питался пельменями, наггетсами, китайской лапшой и прочей едой легкого приготовления, но иногда хотелось себя побаловать. Вчера он впервые в жизни приготовил куриный суп с морковными звездочками — и результат ему на удивление понравился. Он съел половину, а вторую приберег на завтра.

И теперь она пропадет. Чертовски досадно. Данилюку почему-то было ужасно жаль этого злосчастного супа.

Он еще раз прошелся по квартире, не в силах ничего коснуться и понятия не имея, чем заняться. Страшно хотелось включить ноутбук в последний раз. Стереть кое-какие файлы и очистить историю браузера.

Горестно осознавать, что это уже невозможно.

Примерно через полчаса Данилюк убедился окончательно — делать ему здесь абсолютно нечего. Дотронуться ни до чего нельзя, а просто стоять посреди комнаты — удовольствие не ахти какое. Он окинул квартирку последним взглядом и вышел так же, как вошел.