Артур Грэм - Рождество или Библия волшебника

Евгений Петрович был человеком счастливым. Во-первых, потому что никто не знал о его личной жизни. А во-вторых, его жуткие тайны всегда оставались… тайнами.

Сегодняшнее утро мужчина провёл в своей мастерской. Из старого комода он достал какие-то предметы, зажёг то, что осталось от свечи, пробормотал под нос неведомые слова и… прокашлялся.

Из соседней комнаты донёсся стон. Евгений Петрович улыбнулся. Его план был безупречен.

— Принцессочка, проснись, Пипси хочет каки! — Катю разбудил голос бабушки, только что вошедшей в её комнату. — Принцесса, Пипси очень хочет каки-каки.

— Ба, еще только половина восьмого, — лениво посмотрев на часы, ответила Катя.

— Вот именно, золотце, — бодро сказала старушка. Она раскрыла занавески на окнах, и девушку ослепил зимний утренний свет, — сперва нужно выгулять собаку, а затем — дуй сразу в школу. Пари, как мотылёк. Давай, принцессочка, вставай, а я пока приготовлю завтрак.

— Нууу, — проворчала Катя, с головой накрывшись одеялом.

— Кто рано встаёт, тому Бог даёт, — бабушка пыталась всячески стянуть внучку с постели.

— Ба, что с тобой? — с трудом приподнявшись на кровати, поинтересовалась рыжая растрёпанная девушка. Приоткрыв глаза, она осматривала седоволосую старушку с ног до головы, — ты… эээ… сменила имидж? — спросила она, уже окончательно проснувшись.

— Это громко сказано, — засмущалась бабушка. — Просто через полчаса придёт Евгений Петрович, и я хотела бы, чтобы ты к тому времени покинула нашу скромную обитель, — сладким голосом добавила она.

— Кого покинула? — глаза Катерины явно устремились в бабушкины розовые чулки, а потом и на красное платье с розами, изображёнными прямо на груди.

— Отбарабанить отсюда, — спокойно добавила бабушка, вытирая пыль с Катиного шкафа, — счафкнуть… Ну, я не знаю, как говорит сейчас молодёжь.

— Вообще-то, молодёжь так не говорит, но я поняла ход твоей мысли, — девушка, сладко зевнув, потянулась на кровати.

— Давай, иди умываться, а я сама застелю постель, — бабушка явно пыталась выпроводить внучку.

— Тебе идёт этот цвет, — Катя ещё раз взглянула на бабушкины чулки и, хихикая, побежала в ванную. — Евгений Петрович будет в восторге, — послышалось уже из коридора.

Белый мопс с чёрными пятнами по кличке Пипси тем временем метался из угла в угол прихожей, скуля и шкрябая входную дверь.

— Пипси, потерпи, девочка моя, — произнесла старушка. Застелив кровать, она как раз шла на кухню, чтобы приготовить внучке завтрак, — не записяй прихожую, а то мамочка не даст своей девочке косточку. Лю-лю-лю, му-му-му.

Мопсина будто всё поняла. Она подбежала к своей миске и, сев возле неё, глянула на хозяйку глазами умирающего кролика, которого уже нельзя будет оживить.

— Катюш, ты скоро?

— Уже почти, бабуль, — через приоткрытую дверь ответила девушка, поправляя причёску.

Она как раз рассматривала себя в зеркало: два огромных, как у первоклассницы, банта красовались на Катиных красивых рыжих волосах. Коричневое платье, которое перешло по наследству от бабушки, было ей явно в пору.

— Я готова, бабуль, — уже идя по коридору, сказала она.

— И яичница готова, — улыбнулась добрая старушка зашедшей на кухню внучке, — правда, вынуждена тебя поторопить — через пять минут Пипси наделает лужу, если её не выгулять.

Катя посмотрела на свою бабушку.

— Ты переодела чулки?

— Кать, когда я ем, я глух и нем, как немец, — сердито ответила бабушка, приглаживая свои седые волосы, чтобы причёска выглядела ещё идеальнее.

— Просто фиолетовый цвет тебе тоже идёт, — Катя сделала глоток сладкого чая, — ты ведь у меня современная.

Бабушка ничего не ответила. Она посмотрела в окно на падающий снег и повернулась к внучке, взглядом намекая, чтобы та ела быстрее.

— Да всё, я уже бегу! — девушка уже на ходу проглатывала кусок яичницы. — Не кипятись!

— Евгений Петрович уже явно возле подъезда! — нервно пробормотала бабушка, снова проверяя свой внешний вид. — Быстрее-быстрее, — набросила она старое пальто Кате на плечи, когда та начала собираться в прихожей, — И Пипси не забудь! Выгуляй мою девочку хорошо: пи-пи-пи, ка-как-ка, — поцеловала она на прощание Катю в щёку.

— Ба, я, вообще-то, ещё вернусь, — надевая зимние сапоги, отрубила девушка.