Александр Экштейн: Люди полной луны

— О да, конечно! — поддержал Карандусика Аскольд Иванов и ласково, с легким хлопком, положил руку на колено сидящей рядом с ним Ирочки Васиной.

Красота не в состоянии спасти мир, а мир не имеет возможности для спасения красоты, и поэтому, со свойственной для мира бесшабашностью, он ее выдумал, придал этой выдуманной красоте свои, развращенные, критерии. Ирочка Васина совсем недавно, пять дней назад, завоевала титул «Мисс курорта Сочи», а полчаса назад вылезла из постели, где ее со вчерашней ночи пытался сделать женщиной Аскольд Иванов, председатель Азово-Черноморского банка из города Таганрога, но с постоянным местом проживания в Москве. Ирочка в свои восемнадцать лет оказалась нетронутой, и это настолько удивило Аскольда Иванова — а он уже давно ничему не удивлялся, — что у него на почве потрясенного удивления снизилась потенция. Аскольд Иванов не расстроился — днем раньше, днем позже, но Ирочка Васина, к своей досаде, оставалась девственной. Она была вне себя. Ее девственное тело вступило в прямой конфликт с ее внутренним миром, который во весь голос требовал наслаждений с хорошо обеспеченными партнерами.

Аскольд Иванов был не первым, кто пытался сорвать печать ангела со входа во внутренний мир Ирочки Васиной. Претенденты осаждали ее с шестнадцати лет, но все их приступы оканчивались провалом и позором, а также тихим отчаянием обладательницы этого двусмысленного входа. Впрочем, после того как Ирочка стала Мисс курорта Сочи, она считала такое положение со своей затянувшейся девственностью неким особым знаком. И верила, что придет настоящий мужчина, весь осиянный роскошью стати, власти и свободно конвертируемой валюты, и сделает все, что обычно делают с девственницами люди, желающие взять их в жены. Ирочкина наивность имела под собой основание и поэтому не являлась наивностью; она училась в ЛГУ, знала, и неплохо, три европейских языка, разбиралась в музыке и литературе, увлекалась горными лыжами плюс к этому несла в себе великолепные гены России и Греции, которые соединились в ней благодаря отцу курского рода и матери-гречанки из русского города Анапы. То есть Ирочка вполне могла рассчитывать на то, чтобы всю жизнь прожить в безмятежности, любви и роскоши. Ей было ровно столько лет, когда не думают об ироничной даме с насмешливым именем Судьба, и поэтому Ирочка восторженно примеряла у зеркала пляжный костюм фирмы Валентина Юдашкина, который подарил ей Аскольд Иванов. После этого, с таким же удовольствием и восторгом, сидела в дорогом ресторане и благосклонно принимала грубоватые ласки подвыпившего банкира. Она примирилась и с ним, и с оставшейся с нею девственностью.

До конца идут лишь поэты и влюбленные женщины. У них нет выбора.

Это произошло с банальной неожиданностью, которую можно принять за предопределенность. Он был маленького роста, сутулый, одетый в дорогой, но какой-то опереточно белый костюм, его лицо неординарное, все в каких-то ускользающих, бликующих выражениях, нос слегка кривоват и, по странной ассоциации, насмешлив, но не это, совсем не это поразило Ирочку Васину. Ее поразил взгляд, глубинный, смотрящий сквозь нее, и смесь безумия и высшей мудрости. Если бы Ирочка верила в существование Сатаны, то этого относительно молодого человека она бы сделала символом веры. Женщины, особенно красивые, а еще больше красивые девственницы, мечтают об объятиях мужчины с сатанинскими предпосылками. Чистота чувства и порядочность божественного этих женщин не вдохновляет.

Он подошел к ней в ресторане с букетом цветов и, не обращая внимания на Аскольда Иванова и других бизнесменов, сидящих за столом, преподнес его Ирочке. Цветы, экая важность, хотя и приятно. Но такие цветы, голубые тюльпаны и черные розы, заставляют вздрагивать. Ирочка вздрогнула и напряглась. Аскольд и его самоуверенные друзья тоже притихли, даже слегка опешили. Маленький человек со странным бликующим лицом и жутковатым взглядом, в смешном костюме, с чудесным и страшноватым букетом цветов, был столь отстранен от каких-либо высказываний в свою сторону, что их и не последовало.

— Глассик! — представился он и усмехнулся, и в этой усмешке мелькнула гримаса ужаснувшейся судьбы. Так показалось, хотя ни словами, ни мыслью она не смогла бы этого объяснить Ирочке Васиной. Она хотела назвать свое имя, но он уже уходил, и вся его уходящая бликующая фигура уже забыла ее, а она, об этом ей сказало ее встрепенувшееся тело, уже желала его…