Кэтрин Коути: Bücher, Bücher!

Девушка умолкла, заметив что мужчины, замерев в разных позах, внимали ей в молчаливом изумлении. Профессор смотрел на нее так, будто она была реинкарнацией Авиценны.

— Согласно чему? — переспросил он.

— Л-логике.

— Что, собственно, и следовало доказать, — усмехнулся фон Кролок. — Штернкинд, прими мои извинения. Я постараюсь, чтобы дискомфорт был минимальным.

— О чем вы?

— Это была попытка получить индульгенцию за еще не совершенный грех. Сара Шагал, подойди ко мне!

Почуяв неладное, девушка застыла как вкопанная.

— Тебе все же придется выполнить мой приказ. Дело в том, что из библиотеки пропала еще одна книга. И судя по тому, как топорщится карман твоего платья, я даже знаю ее месторасположение… Мне рассказать присутствующим, что это за книга?

В мгновение ока щеки Сары своей краснотой перещеголяли даже ее платье.

Когда Герберт и Альфред переглянулись, в глазах у них был молчаливый вопрос, и не нужно быть гением, чтобы догадаться какой именно. «Не иначе как Декамерон», уважительно подумал ученый. По словам его тетушки, эта книга была столь непристойной, что ее читатель получал билет в один конец до ада. А виконт, хорошо знакомый с содержанием библиотеки, так просто терялся в догадках. Сара могла слямзить все что угодно. Например, сборник японских гравюр, после просмотра которых фраза «любить морепродукты» навеки приобретала двойной смысл. Или же пособие под авторством индийского мудреца, считавшего главным качеством хорошего любовника умение почесать мочку левого уха большим пальцем правой ноги. Ну или какое-нибудь сочинение о буднях в гареме, где в пору проводить конкурс «кто дольше всех просидит свесив ноги в бассейн и не завоет при этом от скуки.» А скука, как известно, даже евнухов толкает на авантюры.

На самом деле, немертвые считали эти книги невинной беллетристикой, которую запросто можно читать за завтраком, даже не пряча под стол. Ведь по-настоящему неприличной была только одна книга — Атлас Солнечной Системы. Раскрыв ее на первой странице, вампиры хмурились, а вампирессы тянулись к нюхательным солям…

Сара сделал несколько неуверенных шагов и… что-то случилось. Остальные увидели лишь мелькание черного и красного, и только виконт фон Кролок сумел разбить этот эпизод на составляющие. В его глазах произошедшее выглядело так: отец схватил Сару за руку, дернул к себе, и, прежде чем она успела разработать стратегию обороны, сжал ее подбородок. От испуга зрачки девушки расширились — только на мгновение — но для вампира и этого было достаточно, чтобы шагнуть внутрь. Ее сознание лежало перед ним, словно открытая книга — вернее, открытая книга, которая норовит вырваться, порезать ладонь страницами или прищемить палец. Но фон Кролок и не рассчитывал на теплый прием. Его гипотеза не просто граничила, а уже перешагнула грань сумасшествия, но ничто не мешало ее проверить. И это был если не самый приятный, то уж точно самый верный способ.

До начала эксперимента, граф не питал надежд на быстрый результат. Разум Сары представлялся журналом дамских мод. Пожалуй, ему придется продираться через сотни страниц с разной дребеденью, прежде чем он найдет нужную информацию. Но теперь… Его брови поползли вверх. Если это и был журнал, то уж точно с модой никак не связанный. И нужная информация была написана на каждой странице. Даже на полях. Красными чернилами.

— Сара Шагал, ты ящик Пандоры, — прошептал вампир и разжал руки. Массируя виски, девушка рухнула у его ног и забилась в рыданиях.

— Да как вы смели?! Ох, что со мной будет? Теперь, когда вы знаете про меня всю правду, вы ведь не женитесь на мне! И никто, никто не женится, потому что такая я никому не нужна! Вы погубили меня, ваше сиятельство! За что?!

Альфред ринулся к девушке, но виконт предупредительно схватил его за плечо. Отец знает, что делает. В большинстве случаев. Зато Профессор Абронзиус, с зонтом наперевес, решительно подошел к графу.

— Фон Кролок, немедленно прекратите ее мучить! Даже от вас я не ожидал такой жестокости! У вас вообще сердце есть?

— Есть, — ухмыльнулся вампир, — между шестым и седьмым ребром. А моя жестокость не идет ни в какое сравнение с ее собственной. Никто не может обидеть нас хуже и унизить больнее, чем мы сами. Только мы знаем, где в прореха в нашей кольчуге и куда направить копье. Так что пусть поплачет, а когда протрет глаза, то быть может увидит, что мир не такой уж мерзкий. Штернкинд, — склонившись над девушкой, фон Кролок участливо погладил ее по растрепавшимся волосам и помог встать, — по каким предметам у тебя были отличные отметки?