Надежда Первухина - Королевство на грани нервного срыва

— Вы что себе позволяете?! — приглушенно заорала я.

— Это было необходимо, — пробормотал доктор. — Она не реагирует. Дыхание ровное, конечности вялые, глазные яблоки не двигаются. Да, это не сопорозус. Это летаргия. Феноменально! Герцогиня, надеюсь, вы позволите мне ежечасно пребывать при вашей падчерице, ведь летаргический сон — явление уникальное…

— А вам как раз надо писать магистерскую диссертацию…

— Академическую, ваша светлость.

— Так. Все ясно. То есть ничего не ясно. Как вывести Оливию из этого сна? Если уж ваши кошмарные щипки не помогают?

— В том-то и заключается уникальность летаргического состояния, что больной не реагирует ни на какие внешние раздражители. И если я возьму раскаленную кочергу…

— Она немедленно окажется у вас в анусе, дотторе. Я не потерплю никаких членовредительских экспериментов надо моей доч… падчерицей. Заявляю раз и навсегда.

— Я только хотел сказать, — обиженно пробубнил дотторе. — Что ваша падчерица может пребывать в этом сне не просто дни и недели, но месяцы и годы. Единственный описанный случай летаргического сна случился в Росском царстве. Там плотник упал с крыши и, не получив ни малейших повреждений, моментально погрузился в летаргический сон. Он проспал в больнице под наблюдением врачей двадцать два года, после чего проснулся и сказал: «Я все ваши речи слышал, похабники, а ответить не мог. Лучше б я помер», после чего действительно немедленно скончался.

— Как же он получал пищу и воду во сне, справлял нужду?

— Все исключительно при помощи каучуковых трубок, присоединенных к его желудку и интимным отверстиям.

Я поежилась.

— Значит, моя Оливия может пролежать двадцать два года во сне? Во сне будет расти, созревать, стареть?

— Увы… Возможно, меньше. Возможно, я найду способ пробудить вашу падчерицу ото сна. Я займусь этим лично и положу на это все силы.

— Надеюсь, дотторе, ваши слова не имеют двойного смысла. Насчет сил. Что ж, с этого момента вы — личный врач герцогов Монтессори. Прошу вас не покидать замка, разве что для покупки медикаментов и… ну, тех же зондов. Деньги вам немедленно выдаст домоправитель.

— Благодарю, ваша светлость. Большая честь, ваша светлость… А ваш супруг знает о постигшей его дочь болезни?

Я хлопнула себя по лбу:

— Дрын еловый, а о супруге-то я и забыла! Он нынче намеревался творить в гордом одиночестве, видно, придется нарушить его творческий полет. Сюзанна, дорогая, прошу вас, проводите доктора к Фигаро, дабы он получил аванс, и проследите, чтобы ему приготовили покои. Камин, ванна, белье, трехразовое питание, вино, закуски, вай-фай — ох, это не отсюда! — в общем, все как полагается в нашем старом добром замке. А я пойду навестить дражайшего супруга в его Скриптории.

Скрипторий находился как раз под винными погребами. Была я там только один раз, и то недолго, — это был как бы подарок моего супруга на медовый месяц: он позволил мне побывать в его святилище.

В святилище царили дикий холод, сумрак и такая тишина, что у меня скулы свело от какого-то первобытного ужаса — абсолютная тишина не царит ведь даже в космосе! Потому что космос — это не то, что вы о нем думаете и, как вам кажется, наблюдаете. Это Все Сущее, включая антиматерию. Она просто Антисущее. Вот как хотите, так и разбирайтесь в этом. А меня мессер Софус насчет сего просветил, и я склонна ему доверять.

Я поцеловала Оливию в кончик носа, пробормотав: «Я скоро вернусь, моя засранка», — и вышла в галерею, приказав горничной принести мне мой самый теплый меховой плащ, шапку и перчатки. Она нагнала меня на лестнице, ведущей в Скрипторий, получила легкий выговор за нерасторопность и похвалу за сообразительность — с собой она прихватила входящие в моду у местной знати росские валенки. Это очень теплая, практичная и красивая обувь, и кстати дорогущая. За пару валенок эти россы дерут на рынке, как за фарфоровый сервиз из Яшмовой империи. Но сервиз зимой не греет, а вот валенки — да. Тем более что зимы в Старой Литании и сопредельных государствах становятся все суровее. Говорят, это какое-то глобальное похолодание на всей нашей Планете.

Утеплившись и взяв из держателя на стене масляный фонарь, я стала спускаться вниз. Скоро лицом я ощутила холод, а свет фонаря выхватывал узоры инея на облицованных темным гранитом стенах и ступенях. Мне казалось, что я спускаюсь в погребальный зал какого-нибудь древнего владыки и сейчас его забальзамированный и обмотанный саваном прах выскочит навстречу, потрясая костями и клацая челюстью. В иные мгновения этот образ вызвал бы у меня хохот, но сейчас, с учетом странной болезни, приключившейся с Оливией, мне было совсем не до смеха.