Андрей Курков - Судьба попугая

В конце концов вывел он не без труда присутствующее количество белых шкурок — 387 их было. Потом посмотрел на предыдущую страницу гроссбуха — там значилось в наличии 354 белых шкурки. «Главное, чтобы не было меньше!» — подумал Добрынин.

Отдохнув немного, принялся контролер за черные. Тут уж совсем быстро счет пошел, тем более что черных шкурок было намного меньше.

154 их оказалось, и соответственно записал это число Добрынин на чистую страницу гроссбуха. Потом заглянул в предыдущую запись — там числилось 153.

После этого, решив освободить пол от пересчитанных шкурок, повесил Добрынин белые и черные шкурки на крючки, а те, что просто валялись по полу, не будучи увязанными в связки, затолкал ногой в дальний угол.

Теперь оставалось пересчитать «разн.», что, конечно, означало «разные» шкурки. Были они действительно разные и в цвете, и в размерах, и пришел Добрынин к выводу, что принадлежат они, кроме всего прочего, разным животным. Были тут и бурые, и серые шкурки, и огромная коричневая — должно быть, медвежья, и еще какие-то странные. Считать их было нелегко, но, слава Богу, места они занимали мало, а значит немного их было.

Пальцы загибались быстро; первый десяток — палочка, второй десяток — вторая палочка следом, третий десяток — еще одна…

Переложив большую, тоже, похоже, медвежью шкуру на кучу уже пересчитанных шкур, заметил Добрынин под ней стопку желтоватых шкурок правильной прямоугольной формы, связанную кожаным шнурком. Взял в руки, желая просто пересчитать, не развязывая, однако увидел на отогнувшемся внутреннем уголке одной из них какието знаки. Удивился и, развязав шнурок, вытащил эту шкурку, развернул к себе внутренней стороной и обомлел — перед ним на пергаменте старой кожи ровненько строчка за строчкой чернели непонятные чужие письмена — то ли буквы, то ли знаки какие-то. Взял контролер другие шкурки из этой стопки — и они, как страницы из одной книги, все были этими письменами исписаны. Забыл Добрынин о счете, поднялся с корточек, положил эти страницы-шкурки на стол и задумался. Задумался о грамотности, о большой сложности, какую сам испытал, при изучении письменных букв русской азбуки, когда после работы занимался по вечерам в сельской школе с другими односельчанами на курсах по ликвидации безграмотности.

А время шло. Несмотря на холод, возникло желание съесть чего-нибудь.

Добрынин решил сперва дождаться возвращения помощника, а потом уже вернуться в свое временное жилище.

Чтобы не сидеть без дела, закончил он счет всех шкурок и сравнил полученное количество с предыдущей записью в гроссбухе. Все было в порядке.

Но Ваплахов не появлялся.

Добрынин поплотнее запахнул свой рыжий кожух и затянул на поясе ремень, после чего вышел на мороз и огляделся по сторонам.

Уже немного темнело, видимо, наступал заполярный вечер, но народный контролер сумел разглядеть вдали возвращающегося неизвестно откуда Ваплахова. Подождал, пока тот подошел. Потом спросил:

— Где тебя носит?

Ваплахов выглядел взволнованно. Хмель, казалось, покинул его голову, и краски лица были свежи.

— Я с одной старухой местной говорил, — сказал он. — Не русский Петров! Она знает.

— Откуда она знает? — удивленно спросил Добрынин.

— Говорит — добрый очень, часто еду дарит…

— Ну ты, брат, даешь! — возмутился контролер. — Что ж, по-твоему, русский человек — злой?! А ведь сам хотел русским стать!

— Хотел… — урку-емец кивнул. — Но старуха сказала, были здесь раньше русские — ничего не дарили, все забирали… говорили «бурайсы!» и забирали…

Добрынин нахмурился. Стало ему неприятно на душе и в мыслях. Вспомнил, что и он это слово говорил на северном базаре — так его комсомолец Цыбульник научил… Хотя нет уже такого комсомольца на русской земле.

— Ладно, — неопределенно промычал контролер. — Тут я что-то странное нашел. Посмотреть надо. И зашел Добрынин в открытые двери склада. Внутри было темнее, чем снаружи, и понял контролер, что ничего не смогут они разобрать в таких сумерках.

— Вот что, — сказал он. — Возьмем эти шкуры туда, там при свете и поглядишь!

Захватив наново перевязанную кожаным шнурком пачку шкурок, закрыл Добрынин дверь склада, и потопали они по скрипящему старому снегу к главному строению города Бокайгол.

В окнах этого строения горел свет, горел необычайно ярким желтым огнем. И доносилось откуда-то негромкое, но постоянное жужжание.

— Ну как там? — встретил их вопросом радист Петров. Он стоял в передней комнате в странном цветастом халате, доходившем до щиколоток. В доме было тепло, видимо, протопил он недавно обе печки-буржуйки.