Алексей Лютый - На крестины в Палестины

Где мы только за последнее время не побывали! И в мире скандинавских мифов, и в античной Элладе, и Моисею людей из Египта помогали выводить. А все из-за того, что во время нашего пребывания в прошлом мы по незнанию наделали целую кучу ошибок и до сих пор их исправить никак не можем. Вот и приходится мотаться по прошлым временам и параллельным вселенным. Не знаю, как мои менты, но лично я конца и края этому не вижу.

– Нет, я, конечно, понимаю, что ошибки нужно исправлять, но не понимаю, почему из-за погрешностей в действиях отставших в развитии гуманоидов я тоже вынужден оказываться во всяких там карагандах, – услышал я еще один знакомый голос. Значит, и этот тип здесь. Ну а куда же без него, без нашего драгоценного Ахтармерза Гварнарытуса, малолетнего трехглавого второклассника-второгодника, который на свою беду тоже оказался в ненужное время в ненужном месте и теперь вынужден вместе с нами переносить все тяготы и лишения.

– В Караганде, – поправил Ахтармерза мой Сеня. – Это имя нарицательное, оно не склоняется и не спрягается.

– А какая разница? – плаксиво заметил трехглавый летающий керогаз. – Мне все равно, как это называется. Я к маме хочу.

– А это не к нам, это ты к эльфам обращайся, – фыркнул Рабинович. – Они что-то непонятное мудрят, вот и отправляй им претензии. Желательно в письменном виде.

– Сеня, а мы действительно в Караганде? – наивно поинтересовался Жомов. Мой хозяин застонал и, судя по звуку, хлопнул себя ладонью по лбу. Все. Похоже, пора глаза открывать и брать ситуацию под контроль, а то сейчас такой цирк устроят, что хоть святых выноси.

Хотя мне в Караганде бывать не приходилось, но для того, чтобы понять, насколько окружающий пейзаж отличался от окрестностей вышеназванного города, большого ума не требовалось. Хотя бы потому, что в России такого пейзажа просто быть не могло. А если быть честным, я вообще не представлял, что подобное где-нибудь существует.

Мы находились почти в центре идеально круглой лесной полянки с изумрудно-зеленой травой. Настолько яркой и сочной, что она казалась искусственной. Еще более нереальными казались деревья. Похожи они были на дубы, но с идеально ровными стволами и такой блестящей листвой, будто над ней только что потрудился батальон солдат, протирая влажной тряпочкой и полируя лаком. И это еще не все! Нигде, насколько хватало глаз, не было ни одной сухой веточки, ни единого прошлогоднего листочка на земле, а на дорожке из полированного мрамора, пересекавшей поляну с севера на юг, даже пылинки ни одной не было. Как хотите, но я не верю, что такое в принципе возможно на Земле, не говоря уж о России. В общем, «карагандами», как выразился Горыныч, тут и не пахло.

Да что там говорить! Весь окрестный лес казался искусственным. Я даже несколько травинок на зуб попробовал, чтобы убедиться в том, что они не из пластмассы. Оказалось, настоящие. Причем настолько горько-противные, что я теперь всю жизнь буду на коров с сочувствием смотреть: как они, бедняги, эту дрянь жрут? Даже «сникерсы», которыми меня ларечник Армен постоянно пичкает, – е-мое, как давно это было в последний раз? – и то на вкус не такая мерзость.

Я обежал поляну по периметру, подправив ее слащаво-приторную растительную вонь нормальным собачьим ароматом, а затем застыл, ожидая, что же мои менты делать будут. Честное слово, хоть мы уже и побывали в самых разных мирах (помните, я вам рассказывал?), я думал, что мои сослуживцы будут выглядеть хотя бы чуть-чуть удивленными после пробуждения в таком странном лесу, но все трое выглядели на редкость спокойными, а Ахтармерз и вовсе, позабыв о своих жалобах и предложениях, ковырялся в окрестной растительности, разыскивая излюбленный деликатес – каких-нибудь насекомых. Андрюша посмотрел на него тоскливым взглядом и заявил:

– Хорошо некоторым!.. Жрут все, что шевелится. А нас кто завтраком кормить будет?

– Конь в кожаном пальто, – буркнул мой хозяин. – Спроси у…

Неожиданно для всех нас, прерывая Рабиновича, поляну огласил мелодичный звук, похожий на тот, что предвещает обычно вокзальные объявления. Мы застыли, удивленно поглядывая по сторонам и пытаясь отыскать источник звука. Горыныч даже в траве ковыряться перестал, Жомов закончил патроны пересчитывать, а Андрюшин желудок, громогласно проурчав свое мнение относительно хозяйской заботы о нем, надолго затих. Мелодия тоже резко оборвалась, и приятный женский голос недовольно произнес, видимо, комментируя поведение поповского желудка: