Кучеренко Александрович: Серая эльфийка

— Как и обещал, передаю негодяев в твое распоряжение, староста. И прошу приютить их бывших рабов.

— Мы с радостью примем в свою деревню новых жителей, — кивнул отец и обратился к спасённым людям: — Однако не буду никого неволить и к чему-либо обязывать. Если кто-нибудь из вас захочет уйти в родные села и города — готов помочь с одеждой, провизией и деньгами на дорогу.

— Спасибо, мил человек, — донёсся с одной из телег голос старца. — Пусть снизойдёт на тебя и род твой благословление, за те дела, что творишь.

— Благодарим тебя, батюшка, — сказала и заплакала какая-то женщина.

Заозёрцы тут же окружили новеньких. Каждый чем мог, помогал: кто повёл бедняг в дом, чтобы накормить и предоставить кров; кто перевязывал раны; кто предлагал одежду.

— А с этими что делать? — спросил Ытаргх.

Пленные орки стояли, понурив головы.

— Очевидно, самых ретивых из их племени дожирают шакалы? — поинтересовался Фатун.

Орк оскалился, пытаясь изобразить улыбку, и кивнул:

— Рок Бога Рагнара обрушился на недостойных детей его. Кроме того шамана, что на цепи и мешком на голове — его судьба в твоих руках, человек. Он — единственный из старого поколения, у которого рисунок на харе совпал с тем, что рисовал ты. Остальные, по причине своей молодости, не могли три десятилетия назад напасть на вашу деревню.

— Тогда отпусти их, пусть расскажут Степи о новом вожде, имеющем "силу Дракона" и об участи, которая будет ожидать каждого, разоряющего чужие семьи.

— В твоих словах много мудрости, староста Фатун. Так мы и поступим. Только перед этим отрубим им правые кисти, чтобы не смогли снова взяться за оружие. Шамана тоже освободить?

— Нет! — голос отца сделался неузнаваемым от жестокости, когда он сдёрнул с головы врага мешок.

Орк посмотрел на Фатуна и видимо тоже его узнал. Расхохотался безумным каркающим смехом. Затем, тряся в руках маленькую раскрашенную статуэтку, изображающую некоего божка, затараторил какое-то заклинание.

— Я же обещал, что найду тебя, гад! — зарычал староста и впился шаману в горло.

Орк вытаращил глаза, захрипел, начал вырываться. Но, несмотря на то, что человек был гораздо ниже и слабее его, разжать пальцы разъярённого мужа и отца колдуну не удалось. Фатун с яростью давил, пока не хрустнули шейные позвонки орка, а тело не обмякло в его руках.

— Это тебе за Тлану и Олику, — процедил сквозь зубы отец, упал на колени, прижал к груди маленького божка и заплакал.

Люди и орки молча наблюдали за этой сценой. Я подбежала к несчастному старику и, поглаживая его спину, начала утешать:

— Папа, папочка, милый, успокойся, — шептала я ему. И тут вблизи увидела источник его горя и ужаснулась: в руках Фатун держал вовсе не статуэтку, а обезвоженную мумифицированную человеческую девочку. Кем же нужно быть, чтобы сотворить такое, да ещё с ребёнком?

— Олика! Олика! Моя Олика! — обнял меня и ещё пуще зарыдал староста.

Заозёрцы отнесли эти слова на мой счёт и так ничего и не поняли. Потому что не видели у "чёрной куколки" за ухом родимого пятнышка в виде мотылька.

Вотар . К Светке подключился, когда сестрёнка усердно орудовала внутри огромного помещения заполненного стеллажами с книгами. Полки с бумажными носителями информации возвышались до потолка и уходили вглубь зала, насколько мог различить глаз. Через равные промежутки расстояния в центральном проходе стояли небольшие стремянки — очевидно, чтобы с помощью них добираться до верхних книг — и читальные столики, с ярко горящими над ними желтыми шарами. Отсутствие креплений и проводов позволяло делать вывод о магическом происхождении данных осветительных приборов. Похожими "лампочками", только чуть меньшими, щедро увесили весь периметр потолка, не имеющей окон библиотеки.

На один из столиков Светка притащила очередную стопку книг, потеснив уже разложенные на нём тома. Вынув из середины плод труда неизвестного писателя, старательно украшенный коричневой обложкой и золотым теснением, девушка пробежала взглядом по содержанию, открыла в нужном месте и начала жадно вчитываться.

Это уже четвёртая раскрытая книга. Никогда не замечал в сестре особой тяги к литературе. Содержимое страниц, к сожалению, оставалось тайной: картинки отсутствовали, а написанный красивым каллиграфическим почерком текст доносил до меня информации не больше, чем "Филькина грамота" (нет, скорее даже "Эльфийкина"). Потому что, если речь "ушастых" я понимал, находясь внутри Светки, то письменность всё же оставалась загадкой.