Юлия Зябрева - АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира

Вольдемар снисходительно похлопал его по плечу:

-- Расслабься, Акашенька! Я тебе уже говорил, но повторю, на всякий случай. Госпожа Лебедева не для тебя! Рядом с нею будет тот, кто её по-настоящему достоин, а не... кхм...

Возможно, он договорил бы свою фразу, но под тяжестью взгляда Акакия, всё же решившего посмотреть на начальника, забыл, о чём хотел сказать.

Бабушка Селестина приучала внука к режиму и распорядку. Согласно тому и другому, время с 19:00 до 21:00 должно было посвящать подготовке к завтрашнему дню.

Акакий пару раз перебрал в уме всё, что грозило ему завтра, пришёл к выводу, что, если Вольдемар начнёт корчить из себя шибко умного, нужно будет осадить его, с привлечением ле Ружа, Степанищева и даже Озолотина, и предался безумным мечтам о Карине.

Карина Лебедева! Умница, красавица, такая нежная, такая... чем безумнее становились мечты Акакия, тем короче делались юбки воображаемой Карины... скрип колёс в коридоре заставил Мерзлихина подобраться и сгруппироваться. Похоже было, что бабушка Селестина решила проведать любимого внука, а может, ещё и развлечь беседой на сон грядущий.

Предупреждая её появление в своей комнате, Акакий шагнул в коридор:

-- Ба! Я пойду погуляю!

-- Но мальчик мой... -- запела Селестина уже в захлопывающуюся входную дверь.

Акакий, перепрыгивая через ступеньки, бежал наверх, на крышу.

Крыша жилого дома, недавно ещё вполне высокого, шестнадцатиэтажного, давно и безнадёжно затерялась среди прочих крыш -- двадцати, двадцати пяти, тридцати и так далее этажных домов "точечной застройки".

Когда Селестина и Акакий переехали жить в Москву из далёкой таёжной деревни, где он впервые осознал себя, крыша стала надёжным убежищем, единственным местом, которое не пугало, не вызывало нервной дрожи или желания бежать без оглядки. Там не было людей, не было других вампиров, не нужно было вести себя каким-то особым образом. Нет, конечно, Акакий не набрасывался на людей на улицах и не раздевался догола, но жизнь Москвы разительно отличалась от жизни в тайге! Со временем вампир под чутким руководством бабушки усвоил правила поведения в большом городе. Прятаться на крыше ему хотелось всё реже, но иногда по ночам внутри Мерзлихина пробуждалось что-то необъяснимое, невыносимое и огромное. Уцелеть, не разорваться на кусочки, не сойти с ума удавалось, только выбравшись на крышу. Небо было больше. Необъяснимей. Невыносимей чем то, что жило внутри Акакия. Внутренний монстр вырывался наружу криками. Небо понимающе молчало в ответ, и монстр утихал. Засыпал.

Сегодня Акакию не хотелось кричать. Хотелось молчать наперебой с тучами, отправляя им телепатеммы о том, что теперь он точно знает, кто лучшая женщина на этой планете.

Карина.

Карина, Карина, Карина!

Сверкающая мириадами огней Москва и не думала засыпать. Как моря, пока в небе светит Луна, дышат прибоями, так этот город, пока в нём живёт столько людей, будет неумолчно шуметь, накатывать волнами, плескаться... Акакий тихонько смеялся, радовался своим мыслям.

Да, Карина от него сбежала.

Да, Карина пока ещё не знает, что Акакий уже всё решил -- за неё, за себя, за них двоих. Ведь такое... какая разница, какое! Такое случается раз в жизни! И это нельзя упускать, нельзя проходить мимо...

И нельзя делать вид, что всё идёт как прежде.

Слыша за спиной шаги, Акакий не шелохнулся. Он узнал Рауля и Стёпку.

-- Селестина волнуется, -- сказал ле Руж.

Акакию нравилось, как правильно выговаривает слова его друг и какой аристократичный у него при этом вид.

-- Угу, -- подтвердил Стёпка.

Акакию нравилась прямолинейность Степана и полная неспособность к обману.

Он догадывался, что нравится в нём его друзьям: то, что они оба, такие и настолько разные, могут чувствовать себя с ним... хорошо. Просто хорошо. Ведь это же так важно, чтоб у тебя был человек, с которым тебе легко и просто!

-- Ты влюбился в неё, да? -- сочувственно потрепал Акакия по плечу Степан.

Мерзлихин пожал плечами:

-- Нет, наверно. Наверно, я просто всегда любил её, только понял это лишь сегодня. Понимаешь, нет?

Рауль и Степан за его спиной ударили по рукам, словно до этого бились об заклад:

-- Вот видишь!

-- Ну а я что говорил!

Акакий развернулся к ним, упирая руки в боки:

-- Это вы о чём?

-- Успокойся!

Рауль положил левую руку на плечо Мерзлихину, Степан -- правую:

-- Успокойся, товарищ!

-- Мы твоих чувств никому не выдадим, если, конечно, ты сам себя не выдашь.