Алексей Онищенко - Сплошное свинство

Публика повелась. Пикантная вольность взбодрила заскучавшие души. Нам хлопали, улюлюкали, отсчитывали ритм, когда мы сбивались. Краем глаза я увидел, как один низенький кавказец призывно держит за руку свою высокорослую подругу, явно намереваясь повторить наш подвиг. Все это было забавно, но я затеял танцы совсем не ради развлечения. Следовало найти фотографа: если снимки куда-либо просочатся, Большой Папа уволит меня без объяснений. И хорошо, если просто уволит…

Я педантично прочесывал зал глазами, игнорируя попытки тихонечко сипящей от боли Вики освободиться из моих объятий.

Фотограф обнаружился за третьим от сцены столиком. Крепкий мужчина с люмпенскими чертами лица и благородной сединой в волосах. Одет, как и полагается, с дорогой небрежностью: темная пиджачная пара удачно оттенена фривольно расстегнутым воротом белоснежной рубашки. Фотоаппарат в руках. Точнее, не фотоаппарат даже, а тот немыслимый комбайн, которыми стали удивлять в последнее время мир производители сотовых телефонов. Десять в одном: телефон, фотоаппарат, плейер, компьютер, органайзер, видеокамера и так далее и тому подобное. Скоро, полагаю, будут выпускать сотовые телефоны, совмещенные со стиральными машинами. Прекрасный подарок для любителей полоскать грязное белье с максимальным комфортом…

Встретившись глазами с мужчиной, я по-свойски подмигнул ему. Он улыбнулся мне в ответ. Лицо показалось знакомым. Если не ошибаюсь, он вел передачу про животных на одном из кабельных каналов. Я сделал трудно передаваемое движение головой, означавшее призыв о помощи. Мужчина встал и подошел к сцене.

— Пожалуйста, только одно фото, — попросил я. — Надо же как-то увековечить событие.

Он понимающе ухмыльнулся и нацелился на нас объективом.

— Одну минуту, — попросил я.

После чего крутанул Вику с совершенно немыслимой силой. Фигура, что и говорить, слабо соответствовала характеру исполняемой музыки. Но свое прямое назначение выполнила исправно. Затянутая в черный нейлон нога моей подопечной с силой ударила фотографа по рукам. Чудо-комбайн описал в воздухе плавную дугу и с нездоровым, обрадовавшим мое сердце хрустом приземлился на сцену.

— Ой, простите! — изобразил искреннее смущение я и, впервые за последние несколько минут, отпустил локоть Вики. Ее тело по инерции качнулось назад. Как я и рассчитал. Тонкая шпилька лаковых «Маноло Бланик» впечаталась в жидкокристаллический экран аппарата. Раздался громкий треск, кусочки серебристой пластмассы жалобно брызнули по сторонам. Бросив взгляд на останки фотоаппарата, я поздравил себя с победой. Теперь восстановить содержимое памяти вряд ли смогли бы даже ребята из технического отдела могущественной, все время меняющей название конторы.

— Ради бога, извините! — еще раз крикнул я мужчине, подхватил начавшую приходить в себя Вику на руки и понес ее к выходу из зала.

— Ну, прямо Кевин Костнер, — не преминул съехидничать Свин.

В холле уже толпились несколько профессионально хмурых охранников, однако, прикинув все за и против, препятствий парни чинить не стали. Все верно: хотя я и устроил некоторый беспорядок, связываться со мной вышло бы дороже и себе и заведению. Я вынес Вику на улицу, позволил ей пару раз глотнуть холодный, пропитанный влагой воздух, а затем запихнул девушку на пассажирское место в «бентли».

Минут десять мы ехали молча. Я гнал машину, используя на полную мощность форсированный двигатель и беззастенчиво перестраиваясь из полосы в полосу. Вика обиженно молчала, то и дело пытаясь освободиться от страховочного ремня, которым я пристегнул ее к креслу. Напрасно: Рокот настаивал на том, чтобы я всегда пристегивал его жену — и я скрупулезно выполнял приказание. А пульт управления замком находился у меня на руле, поэтому самостоятельно отстегнуться Виктория не могла….

Через некоторое время она перестала копошиться: поняла, что демонстрировать свою неприязнь совершенно бесполезно. Я давно привык к ее выходкам. А Большой Папа все равно займет мою сторону: для того меня и нанимали, чтобы вытаскивать девушку из подобных передряг, невзирая на те неудобства, которые я мог ей причинить. Но пар все равно надо было выпустить, и Вика начала разговор.

— Какая же ты сволочь, Гаврила…

— Знаю.

— И ты живешь с осознанием того, что ты сволочь?

— А куда деться?

Вика в раздражении закурила фиолетовую сигарету с золотым фильтром. Дым она намеренно выдыхала так, чтобы он застилал мне глаза. Я отнесся к ее мелкой пакости со стоическим равнодушием.