Юрий Коптев - Земной рай

«Эге, — подумал я, — генератор-то действует… А в сущности, она хорошая женщина, и почему это я раньше называл ее «старая, бездушная кочерыжка?»

Пообещав заплатить за квартиру сегодня же, я собрался уходить, но остановился, пораженный ее лучезарной улыбкой.

«Да что вы, мистер Шримп, не беспокойтесь, пожалуйста. Вы и так переплачивали за этот курятник. Может быть, переедете в бельэтаж? Я сдам за ту же цену, ведь он все равно пустует».

Мы рассыпались во взаимных любезностях, и я вышел на улицу. Никогда я не чувствовал такого подъема, каждая клетка моего организма радовалась окружающему миру и улыбалась. Хотелось идти и идти в солнечном сиянии этого божественного утра.

«Эй, Том, посмотри на этого улыбающегося болвана!» — резким диссонансом прозвучал грубый голос.

Я оглянулся. Дюжий пожарник в сверкающей медью каске стоял привалясь к металлическому столбу и глазел на прохожих. Мысли, как молнии, забегали у меня в голове. «Все ясно: медная каска — экран, столб — заземление. На этот объект излучение не действует». Я гордо прошел к автобусной остановке.

День тек своим чередом. К обеду принесли газеты. С первой страницы на читателей смотрело несколько улыбающихся подростков. Подпись под фотографией гласила: «В нашем городе навсегда покончено с грабежами. Вчера в полицию явилась группа бойскаутов. Со слезами на глазах дети признались, что это они терроризировали последнее время население города. Благодаря чистосердечному раскаянию преступников и многочасовой речи адвоката Хиггинса, блестяще доказавшего тлетворное влияние комиксов, дети оправданы».

Шеф бы доволен таким успехом и повысил заработную плату работникам лаборатории. «Вы увидите, это только начало», — сказал он проникновенно. И, действительно, это было начало…

В конце дня стало известно, что три фармацевтические фирмы после расширенного заседания правления добровольно прекратили производство широко разрекламированных препаратов «Белый радикулин-прим» и «Сарденезин-7», которые не только не излечивали никаких болезней, но, как сообщалось в специальном уведомлении, развивали склонность к алкоголизму. Поток саморазоблачений нарастал. Тридцать семь врачей прекратили практику, заявив, что свою «квалификацию» они приобрели в частном бюро по подделке документов.

Новый день разлился очередным потоком разоблачений, который грозил перейти в наводнение. Всего я уже не помню; человеческий ум не в состоянии охватить такое количество мерзости и гнусности, которое всплыло на поверхность. Каялись учителя и священники, благотворители и «отцы города», финансисты и политиканы, каялись все, кому было в чем каяться, и, уж поверьте, у каждого были свои грешки.

В середине дня шеф вызвал нас к себе в кабинет и в присутствии нескольких репортеров торжественно объявил, что идею этого замечательного генератора он украл у одного из своих учеников, упрятав автора в больницу для умалишенных. Мы со слезами на глазах выслушали эту печальную исповедь старого джентльмена и решили назвать изобретение именем его истинного, но, увы, уже покойного творца.

Вечером, когда я наслаждался комфортом своей новой квартиры в бельэтаже, сидя с приятелем у телевизора, обычная программа была прервана экстренным сообщением. Диктор, известная всему городу красавица мисс Керрот, завоевавшая в прошлом году приз на конкурсе «Большой бюст Оклахомы» объявила, что сенатор Кларк хочет выступить перед своими любимыми избирателями. Оркестр исполнил популярную песенку «Мой дед самый рыжий в Штатах», после чего на экране появилось лицо сенатора. Он вытер пот со лба и начал: «Любимые сограждане, забудем о прошлом. Мне стыдно вспоминать о тех бесчестных приемах, которые возвели меня на этот пост, — это все в былом».

Голос его дрогнул, и крупная слеза, казалось, готова была скатиться по щеке.

«Леди и джентльмены, перед нами расстилается прекрасная дорога в обновленный мир, возьмемтесь же за руки и войдем в него. — Голос его окреп и громыхал теперь как турецкий барабан: — Друзья мои, начнем новую жизнь!»

Я не буду пересказывать все выступление. Оно продолжалось более трех часов. Сенатор развернул перед нашими взорами прекрасную панораму всеобщего процветания и братства. Он предложил объявить наш старый добрый Ньютаун вольным городом, где каждый будет поступать так, как ему подскажет совесть.

«Мы лишь малая часть штатов, — сказал в заключение Кларк, — но будем последовательными до конца и откроем глаза всем американцам. Да поможет нам в этом деле радио, телевидение и печать!»