Сергей Ульев - Шерлок Холмс и десять негритят

— Мисс Джейн Марпл, кажется, хотела меня видеть, — с нудной учтивостью произнес он.

— Мадам устала с дороги, синьор, и решила прилечь, — сказал дворецкий.

— Отходит? — спросил священник, источая неотразимое простодушие.

— Как будто бы не собиралась. Полагаю, святой отец, вы встретитесь с ней за обедом.

— Боюсь, тогда я здесь бесполезен, — сказал священник с кротким вздохом и повернулся, чтобы уйти, но комиссар ухватил его за сутану.

— Позвольте представиться: комиссар Коррадо Каттани из Палермо. Отобедайте с нами, падре, ведь надо кому-то позаботиться о наших душах.

— Хорошо, — сказал отец Браун с той же бесстрастной любезностью. — Благодарю вас… Возьмите мой зонт, — обратился он к дворецкому.

Тот с поклоном принял его зонт и широкополую черную шляпу с загнутыми кверху краями.

Проводив вновь прибывших гостей в их комнаты, дворецкий поспешил вернуться в холл: в прихожей требовательно зазвенел колокольчик.

За дверью стоял молодой человек ничем не примечательной наружности, в черном сюртуке. Самым выдающимся предметом в его гардеробе были круглые болотного цвета очки, украшавшие переносицу.

— Добрый вечер, любезнейший, — сказал молодой человек дворецкому. — Полагаю, сбежавшую обезьяну в мое отсутствие еще не успели поймать?

— Вы имеете в виду грязную обезьяну по прозвищу Терразини?

— Меня не интересует, как ее зовут и мылась ли она перед побегом. В любом случае ничто не поможет ей избежать сокрушительной силы моего разума.

— А как ваше имя, месье? — осведомился дворецкий, поправив монокль.

— Огюст Дюпен! — ответил молодой шевалье тоном, от которого человек и с более крепкими нервами невольно бы содрогнулся, а что касается дворецкого, то у него при этих словах просто отвисла челюсть.

Бык был настоящий красавец, причем недюжинной силы, если мог так запросто везти на себе, помимо внушительной поклажи, еще и двух мужчин, один из которых был весом в сто с лишним кило. Второй седок был заметно худосочней, он сидел впереди, держа в руках шест с привязанным к нему аппетитным пуком соломы. Она маячила перед самым носом быка, и тот тянулся к ней своими широкими ноздрями, упорно двигаясь вперед.

— Скорее! — кряхтел толстяк, утирая со лба пот. — У меня кровь стынет в жилах при мысли о том, что в замке стынет обед.

Его спутник потряс шестом, и пьянящий аромат сушеной травы с новой силой ударил в ноздри быку.

— Но-о, Цезарь! Но-о! — закричал погонщик, и бык помчался рысью.

Толстяк мертвой хваткой вцепился в ребра компаньона.

— Арчи, не слишком ли быстро мы едем?

— Спросите об этом у быка.

Толстяк пожевал пересохшие губы.

— Арчи, как ты думаешь, я не упаду?

— Я сейчас не в состоянии думать, сэр.

Бык тем временем перешел на галоп.

— Фу, мерзавец! — выпалил толстяк, лязгнув зубами.

— Я или бык?

— И ты, и бык! Какого черта ты уговорил меня поехать на этой скотине?!

— Это дешевле, чем на такси, и оригинальнее, чем на лошади. Я думал, вам понравится.

— Мне понравится, когда Фриц сделает из него котлеты, нашпигованные бананом и обложенные помидорами.

— Тише, сэр! — вскричал погонщик, едва не выронив шест. — Кажется, этот дьявол догадывается, о чем зашла речь.

— Арчи, Арчи, я па! па! па-а-ад-д-д…

Как бы и откуда бы ни падал Ниро Вульф, он всегда приземлялся на мягкое место, ибо других мест у него попросту не было. И Арчи Гудвин, едва не переломавший себе при падении все кости, — на которых было слишком мало мяса, чтобы пробовать себя в роли каскадера, — позавидовал ему черной завистью.

Сбросив на землю поклажу незадачливых путников, красавец-бык с победным мычанием исчез между деревьев. Потом он еще долго носился по чаще, радостно размахивая хвостом, распугивая зверей и птиц, пока, наконец, не увяз в трясине. Лес содрогнулся от погребального бульканья болотной топи… и наступила тишина.

Так упокоился Цезарь.

А Ниро Вульф, тяжко вздыхая, взвалил все чемоданы и сумки на спину Арчи Гудвину и побрел, погоняя компаньона шестом, вслед за исчезающим за вершинами деревьев солнцем.

— Посмотрите-ка, Холмс, — сказал доктор Ватсон. — Какой-то сумасшедший бежит. Не понимаю, как родные отпускают такого без присмотра.

Ватсон стоял у сводчатого окна отведенной им с Холмсом комнаты и глядел куда-то вдаль.

Холмс лениво поднялся с кресла и, засунув руки в карманы халата, взглянул в окно.