Георгий Зотов - Сыщики преисподней (сборник)

Пританцовывая под клип поющих в телевизоре Modern Talking, обрадованная Настя начала собираться к выходу на завтрак.

Ангел в синей суконной форме нудно брюзжал, бренча связкой ключей:

– Ближе чем на десять сантиметров друг к другу не подходить… руками не касаться… ничего не передавать… не целоваться… не обниматься…

– Да слышал уже! – злобно сказал Калашников. – Замучил повторять.

Он был изрядно раздражен тем, что ему пришлось ждать целых четыре часа, пока были подписаны все бумаги на допуск к Алевтине. Потребовались оригинал справки с места работы, отпечатки пальцев и ступней, гипсовый слепок ушной раковины, заполнение печатными буквами двух анкет на арамейском языке (помог царевич Дмитрий), страховка, свидетельство о финансовой состоятельности в Городе , фотографии, чтобы на них крупно были видны глаза, официальное приглашение от представителя Небесной Канцелярии. Анкеты привели Калашникова в полное расстройство чувств, особенно вопросы «собираетесь ли вы въехать на территорию виллы с целью совершения плотского греха» и «участвовали ли вы когда-нибудь в разрушениях офисов Голоса на Земле». Райская бюрократия показала себя во всей красе, и даже Варфоломей, к которому перешли габриэльские полномочия, не смог ничего ускорить. Он лишь лично привез его к вилле, на которой Алексея ждала Алевтина, и тактично сказал, что подождет в колеснице. Малинин же уехал на квартиру – отсыпаться.

Поддавшись ключу, дверь наконец-то отворилась. Держа в дрожащих от нетерпения руках букет с четным количеством роз и сразу утратив всю свою злость и гонор, Калашников робко вошел внутрь большой комнаты, окрашенной в унылый, уже привычный ему бледно-голубой цвет. Этого же цвета были пол и потолок. Окон не наблюдалось. Комната была абсолютно «голой» – разделительная полоса и две привинченных к полу табуретки на разных сторонах создавали убогую видимость меблировки. Снова пробурчав о жестком соблюдении правил, пожилой ангел с лязгом захлопнул дверь. Подняв глаза от разделительной полосы, Калашников замер.

НА ДРУГОМ СТУЛЕ, СМОТРЯ НА НЕГО, СИДЕЛА АЛЕВТИНА.

Сердце Калашникова залило холодом. Алевтина выглядела точь-в-точь, как в тот день, когда он в последнее утро ее жизни на Земле уходил на службу. Грустная, с распущенными волосами, бледная от ночных недосыпов (второй месяц беременности как-никак) и удивительно красивая. Не видя стула, он сел мимо него – прямо на пол, не отрывая глаз от лица Алевтины.

Оба молчали, и от этой тишины им становилось страшно.

– Любовь моя, – сказал Алексей и понял, что ничего не сказал, – пропал голос.

– Любовь моя, – повторила Алевтина. – Лешка, нежность моя единственная.

Калашников чувствовал нарастающий в горле комок, на глаза навернулись слезы. Алевтина заплакала – выражение ее лица совершенно не менялось, но из обоих глаз мокрыми дорожками бежали крупные прозрачные капли.

Внезапно тревожная морщинка пересекла ее лоб.

– Лешка, я это уже где-то слышала, – сказала она. – В одном триллере читала. Ты что, специально всю ночь такую фигню зубрил, чтобы меня впечатлить?

– А ты? – извернулся Калашников. – Ведь твоя фраза из той же книги.

– Да, – смутилась Алевтина. – Знаешь, я столько десятков лет представляла себе эту встречу в деталях, тысячу слов тебе говорила – выучила каждое наизусть, наверное, в сердце шипами засело. А увидела тебя – и сразу все забыла. Ты слышишь музыку? Это ведь Рахманинов… наша песня, Леш.

Калашников прислушался – действительно, в ушах звучала тихая, красивая музыка, исполняемая, вероятно, на великолепной антикварной скрипке.

Он резко обернулся.

– Тебе чего здесь надо, козел? – душевно спросил Калашников скрипача, стоящего за спиной. – Иди отсюда, играй где-нибудь в другом месте, а?

– Да, но мне Варфоломей приказал… типа романтика…

– ПОШЕЛ ВОН! – заорал Калашников.

Когда помертвевший от испуга скрипач, не помня себя, вылетел за дверь, он снова встретился глазами с Алевтиной. Поправляя волосы, она улыбалась сквозь слезы, губы ее кривились от сдерживаемого смеха.

– А ты все такой же, Лешка… добрый с людьми… Ты ИХ поймал?

– Кого? – не понял Калашников. – А, этих… ну конечно. Когда я кого-то хоть раз да не ловил? Разумеется, попались как миленькие.

– То-то я смотрю – у тебя лицо все в ссадинах, как обычно, когда ты после работы домой приходил. Эта дурочка меня заставила тебе письмо написать, – тихо смеялась Алевтина. – Смешная такая… думала, ты ради меня расследование бросишь… а я ж тебя знаю… поэтому и написала спокойно.