Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть - Сумерки. Переосмысление (сборник)

Но она не отпустила меня.

– Ничего, терпимо. Подожди минутку, пожалуйста, – голос был учтивым и сдержанным.

Я смотрел в ее глаза, отмечая, как гаснет их возбужденный блеск.

Эдит усмехнулась, явно довольная собой.

– Вот так!

– Терпимо? – спросил я.

Она засмеялась.

– Я сильнее, чем думала. Приятно сознавать.

– А вот я нет. Извини.

– Ты же всего лишь человек.

Я вздохнул.

– Ага.

Она высвободила мои пальцы из волос и поднялась на ноги плавно, почти неуловимо быстро. На этот раз я взялся за ее протянутую руку и тоже встал. Без поддержки мне было не обойтись: чувство равновесия ко мне пока что не вернулось. Я пошатнулся, как только попробовал сделать шаг в сторону.

– Голова все еще кружится? От бега или моего искусного поцелуя?

Она засмеялась легко и беззаботно, совсем по-человечески, – стала новой Эдит, не похожей на ту, которую я знал раньше. И этим окончательно вскружила мне голову. Теперь любая разлука с ней грозила мне физической болью.

– От всего сразу.

– Пожалуй, тебе стоит пустить меня за руль.

– Ну уж нет, машину я поведу сам.

– Я вожу лучше, чем ты, даже когда с тобой все в порядке, – заявила она. – У тебя слишком замедленная реакция.

– Пусть так, но твое вождение не выдержат ни мои нервы, ни мой пикап.

– Пожалуйста, доверяй мне хоть немного, Бо.

Я сунул руку в карман и крепко сжал ключ в кулаке. Потом сделал вид, что размышляю, и со сдержанной усмешкой покачал головой.

– Не-а. Ни за что.

Она удивленно подняла брови, схватила меня за тенниску и дернула к себе. Я чуть не повалился на нее, пришлось схватиться за ее плечо, чтобы не упасть.

– Бо, я уже потратила немало сил, чтобы ты остался в живых. И я не дам тебе сесть за руль, потому что ты даже на ногах не стоишь. Друг ни за что не позволит другу сесть за руль в нетрезвом состоянии.

– В нетрезвом состоянии? – переспросил я.

Она привстала на цыпочки, подняв голову и приблизив ко мне лицо. Я ощутил невыносимо сладкий аромат ее дыхания.

– Тебя опьяняет мое присутствие.

– И ведь не поспоришь, – вздохнул я. Деваться некуда, я не мог ей ни в чем отказать. Я поднял руку и разжал пальцы, роняя ключ; Эдит с молниеносной быстротой выбросила руку вперед и беззвучно поймала его. – Только полегче, моему пикапу давно пора на пенсию.

– Логично.

Она отпустила мою тенниску и нырнула у меня под рукой.

– А на тебя, значит, мое присутствие не действует? – с досадой спросил я.

Она обернулась, взяла меня за руку и снова приложила ее к своей щеке. Приникла к ней и закрыла глаза. И сделала медленный глубокий вдох.

– А реакция, – наконец шепнула она, открывая глаза и усмехаясь, – у меня все равно лучше.

Мне пришлось признать, что Эдит и вправду водит машину неплохо – когда держит скорость в разумных пределах. Как и многое другое, вождение давалось ей безо всякого труда. На дорогу она почти не смотрела, однако пикап катился точно посередине ряда. Она рулила одной рукой, потому что другую сжимал в ладонях я. Порой она поглядывала на заходящее солнце, осыпавшее ее кожу рубиновыми искрами, а иногда на меня – то в глаза, то на наши руки с переплетенными пальцами.

Она нашла какую-то радиостанцию, где крутили старую популярную музыку, и начала подпевать песне, которую я слышал впервые. Как и все в ней, ее голос был идеальным, она пела точно на октаву выше и знала все слова до единого.

– Любишь музыку пятидесятых?

– В пятидесятые годы музыка была неплохой. Гораздо лучше, чем в шестидесятые или семидесятые… бр-р! – она передернулась. – Восьмидесятые – еще куда ни шло.

– А ты скажешь мне когда-нибудь, сколько тебе лет?

Я не знал, не испорчу ли ей настроение этим вопросом, но она лишь улыбнулась.

– А это важно?

– Нет, но я хочу знать о тебе все.

– Интересно, расстроишься ты или нет, – произнесла она так, словно говорила сама с собой, и засмотрелась на солнце. Шли минуты.

– А ты проверь, – наконец предложил я.

Она вздохнула и посмотрела мне в глаза, на время забыв про дорогу. Должно быть, увиденное придало ей смелости. Она повернулась лицом к последним кроваво-красным лучам угасающего солнца и вздохнула.

– Я родилась в Чикаго в 1901 году. – Она умолкла, искоса посматривая на меня. С бесстрастным лицом, ничем не выдавая, что изумлен, я терпеливо ждал продолжения. Слегка улыбнувшись самой себе, она продолжила: – Карин нашла меня в больнице летом 1918 года. Мне было семнадцать, и я умирала от «испанки» – испанского гриппа.