Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть - Сумерки. Переосмысление (сборник)

Спустя некоторое время, может, минут пятнадцать – или всего две, но бесконечно длинных из-за электрических вспышек между нами, – я осторожно передвинул свой стул и медленно наклонился в сторону, пока не коснулся рукой плеча Эдит. Она не стала отстраняться.

Мне казалось, это прикосновение поможет, усмирит назойливую тягу, но эффект оказался прямо противоположным. Нервная дрожь усилилась, электрические искры разрослись, превратились в разряды. И я вдруг понял, что умираю от желания обнять ее за плечи, притянуть и прижать к себе. Мне хотелось провести пальцами по ее волосам, зарыться в них лицом. Хотелось обвести контуры ее губ, скулы, длинную шею…

И конечно, в переполненном классе об этом не могло быть и речи.

Я наклонился над столом, положил подбородок на сложенные руки, вцепился пальцами в край стола и попытался удержаться в таком положении. На Эдит я не смотрел, боясь, что под ее взглядом сохранять самообладание станет еще труднее. Я заставлял себя смотреть фильм, но разноцветные пятна наотрез отказывались складываться в доступные пониманию образы.

Миссис Баннер включила свет, и я с облегчением вздохнул, наконец решившись взглянуть на Эдит. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением.

Как и вчера, до спортзала мы дошли молча. И точно так же, как вчера, Эдит без слов провела по моей щеке – на этот раз тыльной стороной прохладной ладони, легким движением от моего виска до подбородка, – потом развернулась и ушла.

Физкультура пролетела быстро. Ради экономии времени тренер Клапп велела нам выбрать тех же партнеров, что и на предыдущем уроке, и со мной в паре снова оказалась Маккайла. А я, ради нашей общей безопасности, весь урок наблюдал за одиночной игрой в бадминтон в ее исполнении. Сегодня она со мной не заговаривала, но я так и не понял, почему: то ли из-за сцены в кафетерии, то ли из-за нашей вчерашней размолвки, а может, просто заметила отсутствующее выражение на моем лице. Где-то в глубине души я испытывал неловкость, но сосредоточиться на ней не мог, точно так же, как не мог смотреть фильм на биологии.

Уже знакомое ощущение гармонии охватило меня, когда я вышел из спортзала и заметил в тени у стены ждущую Эдит. В моем мире все было хорошо и правильно. Я машинально расплылся в улыбке. Она улыбнулась в ответ и продолжила допрос с пристрастием.

Но теперь вопросы были другими, отвечать на них становилось все сложнее. Она хотела знать, чего мне недостает в Форксе по сравнению с Финиксом, а если я упоминал о чем-то незнакомом ей, требовала подробных объяснений. Мы просидели в машине перед домом Чарли несколько часов, тем временем небо потемнело, разверзлось и начался внезапный потоп.

Я пытался описать невозможное: запах ларреи, или креозотового куста, – горький, чуть смолистый, но все-таки приятный; пронзительное, надрывное стрекотание цикад в июле; перистый рисунок голых веток; сами размеры неба, белесо-голубого, простирающегося от горизонта до горизонта, линию которого нарушают лишь невысокие горы, сложенные лиловыми вулканическими породами. Труднее всего было объяснить, почему все это кажется мне таким красивым, оправдать красоту пейзажа со скудной, колючей растительностью, которая зачастую выглядела полумертвой, красоту оголенного рельефа земли с неглубокими впадинами долин между скалистыми гребнями гор, озаренных солнцем. В попытке объясниться я заметил, что помогаю себе жестами.

Негромкие наводящие вопросы Эдит не сбивали меня с мысли, и я говорил, не стесняясь того, что разговор превратился в монолог. Наконец, когда я закончил подробно описывать свою прежнюю комнату, Эдит, вместо того чтобы задать следующий вопрос, взяла паузу.

– У тебя кончились вопросы? – с облегчением спросил я.

– Ничего подобного, но скоро вернется твой отец.

– А сколько сейчас времени? – подумал я вслух, глядя на часы. Результат меня удивил.

– Сумерки… – пробормотала Эдит, глядя в сторону запада и горизонта, скрытого облаками. Голос прозвучал задумчиво, словно мыслями Эдит была где-то далеко. Я наблюдал за ней, а она устремила невидящий взгляд сквозь ветровое стекло.

Пока я глазел на нее, она вдруг повернулась ко мне.

– Для нас это самое безопасное время суток, – ответила она на невысказанный вопрос в моих глазах. – И самое спокойное. Но вместе с тем – в каком-то смысле самое печальное… конец очередного дня, возвращение ночи. Темнота настолько предсказуема, правда? – Она задумчиво улыбнулась.