Анастасия Вихарева - Дьявол и Город Крови 2 - кому в Раю жить хорошо…

А Йеся разве не другой?

И вот такой Бог, Манька, не любит тебя.

И я не люблю! Страшная сила объявила тебя своим имуществом.

– Маня, вот я сочиняю исторические хроники, и подробностями хроника обрастает, – поддакнул Борзеевич. – Живенько так… Согласен, прообраз был, который выставил церковные знания на обозрение миру, и нашлись те, кто смог оценить их по достоинству. Такой масштабностью никто людям кровь давненько не пускал. С одной стороны, повеселились, с другой, – Борзеевич сердито посмотрел на Дьявола, – разделся я, Манька, до лохмотьев… Я для живого человека, а людей-то можно по пальцам пересчитать!

– И ты его знал?

Манька разделилась сама в себе. Она все еще пыталась выступить в защиту Спасителя, но бедствия никак не приближали к тому образу Спасителя, который раньше вызывал в ней умильные размышления на тему: «а вот были бы все праведниками!» Она мучительно пыталась сообразить, как это у них выходило дурить человека? Ведь читала – все читала, от корки до корки, и много раз перечитывала, размышляла над написанным, и даже когда видела жестокость, несправедливость, как с тем же осликом, которого было жалко, пыталась оправдать Спасителя, говорила себе, что не так поняла, потому что ума ей не хватает – и вдруг все сошлось, а она как будто потеряла опору.

Но почему эти двое решили от нее избавиться, как дядька Упырь? Как им верить после этого? Уговаривают умереть в открытую – кузнец Упыреев и тот деликатнее был.

– Не совсем, – ответил Борзеевич. – Я грамоте обучен, а Йеся грамоту не искал, он больше паству, а неграмотному даже горох не бросишь, он его не поднимет.

– Близко мы с ним не общались, – открестился Дьявол. – Но я всех людей знаю. Когда пришел Спаситель, я сразу понял: а не то ли я жду? Мне, в бытность Господа, не приходилось столько извиняться перед животиной, как в то тяжелое время. Каждая зарезанная начала называться жертвой… За коз, овец, верблюдов и прочей живности – низкий ему поклон. Теперь скотина, которая с земли вернулась, не прячется от моего голоса. Ну, хотят люди квадратную землю на трех слонах, пусть будет. Люд люду много подобных историй рассказывает – это трагедия не одной Евы. Когда-то Ваал прославился, когда-то Дагон, когда-то Молох… Все они были боголепными людьми, которые неосторожно обращались с огнем… Земля пухом… И Атлантиде, и Египетской цивилизации, и Содому с Гоморрой… – и сотне других цивилизаций, полюбивших мертвечину.

– Ты Бог? Господь? Отец? Не Дьявол?! – не поверила Манька.

– Ну, Бог… Но недоказанный же, – не стал Дьявол отпираться.

– Вот бы и разобрался с врагами! – зло процедила она.

– Я и разобрался… Со своими. А твои есть-пить не просят, – криво усмехнулся Дьявол. – Люблю я их. И сердце мое преклонилось к ним, ибо врачуют и исцеляют землю мою от такой вот немощи, – с пренебрежением махнул он рукой в ее сторону.

С тяжелым сердцем, Манька внезапно испытала мучительное желание обнаружить себя где-нибудь в другом месте. Как мог Отец Йеси прийти к ней, да еще прикинуться Дьяволом? А если тот самый, который Отец, почему не может спасти ее? Всем помогал, а ей не мог? А если не можешь, зачем оскорбляешь интернациональных богов, которые хоть как-то обещают пожалеть? От Дьявола можно было чего угодно ждать – крыша у него постоянно съезжала от звездных болезней.

Все, все ему не нравилось, а сам он…

Сколько бы он не отваживал ее от Спасителей, мысли сами собой возвращались к одному и тому же: а что как Дьявол оговаривает и Спасителя Йесю, и Пророка, и того, который удивлял своей веселостью? Славой и почетом им давал всякий. Кроме нее. Не сказать, чтобы уж совсем Дьявол повлиял, но как-то так получалось, что Спасители выдавливались из жизни сами собой.

Вот, например, «покайся!» – а если проспала, или выдумала, будто поехала в больницу, а сама в это время грядки полола? Ну призналась – разве не уволят? Или помолилась, а вышла на улицу – пусто, нет Благодетеля.

Верить-то можно, да только вера без дела мертва. Когда приходит беда, хочешь, не хочешь, а приходится думать не молитвами, а придумывать, как поворотить беду вспять.

А, может, как раз молитвами надо было?

Пусть не Йесиными. С Три-одиннадцатого по Три-двадцать-пятое государство был у людей в святом почете Пророк, который ни одного пророчества не выдал, но незамысловато объяснил интересы Бога. Или Бог, который любил женщин удивлять знанием множества позиций, доставляющих удовольствие… Все там, после Три-двадцать-пятого, так и жили: плодились и умирали, стараясь не работать, а только нирвану откушать.