– На-адь!
– Ау. – издалека отозвалась соседка.
– Посидишь с Вегой? Я заплачу.
– Бегу.
Ника вернулась в дом, покопалась в сумке, достала тысячу рублей. Карасёв смотрел на деньги не отрываясь.
– Не бойся, это не тебе. Тебе потом дам. Побольше. Чуть-чуть.
Вега уже забеспокоилась, что все её бросают. Лезла носом то к Нике, то к Михалычу. Подбегала к стене, где висел её поводок, и гавкала. Мол, куда же вы? Меня-то, меня одеть забыли!
– Слушай, а как она одна не сидит? Что делает?
– Лает на всю деревню и всё крушит.
Карасёв взялся за лоб рукой.
– На что ты хочешь обречь своего сына?!
Нике вдруг стало его жаль. И его, и Вегу, и сына. На одну короткую секунду, на один миг она испытала их чувство, когда Ника исчезнет с радаров. Всего лишь миг, но это чувство было таким ярким и болезненным, что захотелось зажмуриться.
– Михалыч, ну ты чего? Я же вечная! Не собираюсь я никого ни на что обрекать.
В дом впорхнула молодая девушка с простым лицом, русым хвостом и в спортивном костюме.
– Вегочка, деточка, пойдём телевизор посмотрим, заинька моя сладкая. – засюсюкала она.
Ника показала ей купюру, положила на полку и быстро выпихнула Карасёва из дома, выскочив следом.
– Дурдом. – резюмировал он, топая к машине.
Они заверили завещание у первого попавшегося нотариуса, где не было очереди в приёмной. Ника подошла к секретарю с распечатанным, подписанным и заверенным документом:
– Девушка-красавица, сделайте мне копию. Даже парочку. Они у вас платные?
Девушка, которой до красавицы было как до Китая пешком, засмущалась и пролепетала:
– Я вам так сделаю.
– Мне так не надо. – Ника кинула на стол пятьдесят рублей. – Главное, побыстрее.
Когда они уже собирались выходить, невзрачная секретарша пискнула:
– Простите меня, пожалуйста! Подпишите мне книгу.
– Что? – удивлённо обернулась Ника.
– У меня ваша книга. Подпишите, пожалуйста.
– Какая? Кровавая любовь?
– Нет. Последний ковен. Вот. – она вытащила из стола потрёпанную книжку и протянула Нике вместе с ручкой.
– Боже! Это же антиквариат какой-то!
– Классика! – язвительно подтвердил Карасёв из-за плеча.
– Иди в баню. – отмахнулась Ника. – Нет, ну правда. Это одна из самых первых книг. После неё столько всего интересного было.
– Мне про вампиров не очень. Простите.
– Почему же? – поинтересовалась Ника, ставя размашистый автограф.
– Они мерзкие. Отвратительные. Кровь пьют, людей убивают. Ненавижу их. Извините, пожалуйста.
Рука Вероники застыла на последней закорючке. Хотелось треснуть этой серой девице прямо в глаз. Скажите пожалуйста, вампиры мерзкие! Да что ты знаешь про вампиров? Тем более, в её книгах вампиры были просто прекрасны. Вместо того, чтобы поставить невежду на место, Ника улыбнулась заученной улыбкой, и мило сказала:
– Всё в порядке. Для меня важно любое мнение. Всего доброго!
Ручка вдавилась в бумагу так сильно, что если бы бумага была плотью – из неё бы хлынула кровь. Ника в душе облизнулась. Спокойно, дорогая, ты пока человек. Всего лишь жалкий человечек, хрупкий и зависимый. Ты ещё жива, ты пока в своём образе. Писателя, сценариста и режиссёра. Тебе нельзя показать свою настоящую реакцию. Никакой вампиромании, улыбнись ещё разок и выйди отсюда. Твои дела в этой конторе закончены.
Ника села в машину и посмотрела на Карасёва, который устраивался поудобнее, кряхтя и пристёгиваясь.
– Слушай, Михалыч, а ты хоть одну мою книгу прочёл?
– Не. Я не любитель такой литературы. Без обид.
– Какой – такой?
– Ну… такой. Современной.
Ника почувствовала усталость. Кажется, она устала быть человеком. вовремя появился в её жизни Данил. Чтобы в очередной раз убедиться, что Данил не приснился ей, Ника потрогала руку в том месте, где под пластырем заживали дырочки. Задрала рукав и прощупала ткань лейкопластыря. Нет, это был не сон. Вот они, затянулись корочкой. За месяц от них может не остаться ни следа. Или останутся едва заметные пятнышки. У Ники была отличная регенерация кожи. Всё заживало, как на собаке. Быстрее, чем у Веги, наверное.
– Что у тебя там? – спросил Михалыч.
– Ничего особенного. Собака поцарапала.
– На сгибе локтя? Там кровь обычно берут.
– Не выдумывай, кровь берут выше.
– Ника, ты точно ничего не хочешь мне рассказать? – с нажимом на «точно» спросил Карасёв.
– Мне нечего тебе рассказывать, дружище. Говори, куда ты хочешь съездить в Москве. Пока я свободна. Относительно.
Читать дальше