Альбина Шагапова - Огненное сердце вампира

Я всегда боялась этого отцовского состояния, по тому и была покорна. Моя покорность, моя услужливость и вечное соглашательство спасали меня от побоев. В последний раз он бил меня три года назад, за трояк по математике. Властитель вселенной, неужели опять?

– Ты живёшь на моей шее! – грохочет родитель, для пущей убедительности, похлопывая себя по той самой шее. – Жрёшь, одеваешься. Ты же сдохнешь без меня, ты же ничего не умеешь, ни к чему не приспособлена! Ты паразит, блоха, которую я могу раздавить!

Да, отец был прав, тысячу раз прав. Я, действительно, ничего не умею, ни погладить себе одежду, ни приготовить обед, ни пуговицу пришить. Вот только по чьей вине?

– У тебя не получится, – говорил отец, когда я пыталась приготовить что– нибудь. – Ты испортишь продукты, а они, стоят денег, которые зарабатываю я. Не смей приближаться к плите!

– Не трогай утюг! – рявкал дорогой родитель, когда я решалась погладить себе блузку. – Прожжёшь одежду, а мне не хочется тратить деньги на новые тряпки.

Любое моё начинание жестоко осмеивалось отцом, любая попытка проявить самостоятельность, обрубалась на корню. Единственное, что мне разрешалось – это учиться.

– Я сделаю из тебя – ничтожества настоящего человека. Ты станешь гениальным врачом, которым я смогу гордиться. Ты должна стать лучшей студенткой, слышишь Кристина? – часто повторял он.

Наконец, происходит то, что должно было произойти, отец хватает меня за отворот блузки и швыряет на пол. Теперь в поле моего зрения мелькают только босые ноги с серыми поломанными ногтями да коричневые ромбы на линолеуме. Страх парализует, не давая ни крикнуть, ни отползти. Тело не желает слушаться, оно сдалось, ожидая серии ударов. И они, эти удары, не заставляют себя ждать. Свист разрывает воздух , и полоска кожи впивается в ткани моей спины, вспарывая, обжигая, оставляя глубокую канавку. Кричу, но рука отца вновь занесена, и следующий удар ложиться на ягодицы, потом вновь на спину, вгрызается в бедро. Кнут гуляет по моему телу хаотично, и я не знаю, какая часть меня взорвётся от боли в следующий раз. Я сама становлюсь болью, одним окровавленным куском страдания. Блузка, юбка и колготки намокают от крови. Я скулю, жалко, унижено. Кричать нельзя, этим можно ещё больше разозлить отца.

– Кем ты себя возомнила, мерзавка?! – рычит отец нанося удар за ударом. – Я научу уважению!

– Прости папочка, я больше так не буду.

– Заткнись! Получай! Получай!

– Не надо, пожалуйста, я всё поняла.

Голос не слушается, срывается и дрожит, из горла рвутся всхлипы, что ещё больше распаляет мучителя. Когда же это закончится? Ведь не станет же он меня убивать, я его дочь, его надежда.

Обида и страх отодвигается на задний план, остаётся лишь боль. Она клубится перед глазами густым красным маревом, кромсает тело на куски. Нет ни «до», ни «после». Нет ни тьмы, ни света. Существует лишь боль, безумная, безграничная, всеобъемлющая.

Всё прекращается резко, внезапно. Руки отца поднимают меня с пола, как мешок картошки и волокут в комнату. Бордовые шторы, вечно задёрнутые, и затхлый воздух моей темницы так пугают меня, что я вздрагиваю всем телом.

– И что ты поняла, Кристина? – спрашивает отец, швыряя меня на кровать, а сам усаживается в кресле напротив. Теперь его тон будничный, строгий, снисходительный, как всегда.

В голове раскачиваются колокола, гулко звеня, распугивая трусливые мысли. Молчу, не до конца понимаю, о чём меня спрашивают. С трудом соображаю, что ответ нужно дать прямо сейчас, пока отец вновь не впал в ярость.

– Что я плохо поступила по отношению к тебе, заставила тебя волноваться.

– Тупое существо, – устало произносит отец, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза. – Ты потратила драгоценное время, которое можно было посвятить учёбе! Ты разрушила мои планы. Я хотел выйти с тобой на прогулку. Мы бы посидели у пруда, послушали пение птиц. Ты бы рассказала мне о своём первом учебном дне, а я– об интересном пациенте, доставленного сегодня утром. Но нет же! Вместо этого, ты предпочла бухать с сосунками и ожидать, пока тебя трахнут, как последнюю шлюху! Я ни раз говорил тебе, что парням нужна лишь твоя дырка! Ты хочешь, чтобы тебя трахнули в одном из парков? Хочешь принести мне в подоле?

Чувство сожаление накрывает меня душным пледом. А ведь, действительно, мы с отцом могли пойти в парк. Иногда, когда папа находился в хорошем расположении духа, мы так и делали. Брали учебники, корзинку для пикника, огромное коричневое покрывало и шли к пруду. Пахло водой, мокрой травой и цветами. Солнце блестело на круглой ровной глади водоёма, шелестела листва, чирикали птахи. В такие часы, отец был весел, добродушен, он шутил, травил медицинские байки. Да, в нашей с отцом жизни были и светлые моменты. Именно за них я, наверное, и продолжала любить его, несмотря ни на что.