– Волчицей! – пролаял волк. – Мало. Время. Успеть!
Он в один гигантский прыжок спустился с пригорка, и мы углубились в лес. Солнце скрылось за густыми еловыми ветвями.
В темной чаще вервольф сбросил скорость, осторожно пробираясь сквозь густые переплетения ветвей.
Под моей спиной оказался мягкий лесной мох. Зелень резала глаз кислотным оттенком.
Я оказалась между двух жадных, толстых, как колонны, рук.
– Если ты молодая волчица, будет больно, – прошептал волк.
Мне было неважно, больнее, чем сейчас, уже не будет.
В мой мозг, подобно нарастающему вою турбин самолета, вклинился вампирский зов, свербящий, требующий вернуться, подчиниться. Настоящий приказ хозяина, усиленный магией. Он рвал меня на части, мучая, уничтожая мою сущность, принуждая, заставляя кричать в голос. Мой вопль боли потонул в жестоком и требовательном поцелуе. Стало легче, но ненамного.
Истинное облегчение наступило, когда, перевернув меня на живот, волк впился зубами в плечо, предупреждая побег и испуг. Из уважения оборотень перекинулся в двуногую человеческую ипостась. Возможно, чтобы не пугать звериным рычанием, но это не помогло, по звукам я понимала – рядом зверь. Дикий, не прирученный, опасный. Волк не сдерживался, издавал рычащие и хрипящие звуки. А я выгибалась, принимая грубые ласки, укусы и поцелуи. Оборотень не целовал нежно, он пожирал губами каждый участок моего тела, оставляя после красную, горящую от прикосновения кожу и неистовое, яростное возбуждение, огонь во всех частях тела.
Руки крепко прижимали меня. Шаловливые пальцы теребили сосок, пощипывали и похлопывали по нему, заставляя стонать. Всей поверхностью спины и булочками я ощущала твердый мохнатый живот и мускулистую грудь волка. В его огромных сильных руках я была, словно маленькая игрушка, с которой не мог наиграться большой ребенок. Горячее прерывистое дыхание обжигало ухо, когда зверь толчками двигался во мне. Мысли убегали, растворялись, зов стихал в голове, скрывался где-то далеко в уголке сознания. Мне оставалось только, войдя в ритм, издавать такие же хищные звуки.
Чем больше Тан овладевал мной, тем больше я сама превращалась в зверя. Мысли изменялись, становились резкими и прямыми, как линии. Поддаваясь ощущениям, я уже сама по-звериному ворчала и скулила.
Теряла контроль над собой, отдаваясь оборотню без остатка. Подчиняясь его сокрушительной воле. Выдохнув, я отпустила все чувства на волю и, изогнувшись, вцепилась зубами в его руку. Горячая соленая кровь хлынула мне в рот. С наслаждением я глотала обжигающий напиток. От укуса вервольф взревел и задвигался быстрее.
На меня нахлынули необузданные, первобытные переживания, тело сжала сладкая судорога, и еще раз, и еще.
Волны наслаждения накатывали, унося прочь и забирая не только мысли, но и ощущение себя самой. Это было подобно буре, морскому шторму. Первобытной силе, изначальной, той, что была до того, как появились цивилизация, притворство, лицемерие и обман. Это была сила, чистая, светлая, несокрушимая, истинная любовь в первом своем проявлении.
Растворяясь в бушующем океане, оставляя после себя только ликующие неистовство, я почувствовала, что грядет девятый вал 1 1 Девятый вал – распространенный художественный образ, символ роковой опасности, наивысшего подъема грозной, непреодолимой силы. Символ девятого вала исходит из старинного народного поверья, что во время морской бури девятая волна является самой сильной и опасной, зачастую роковой.
. Руки оборотня обвили мои плечи, ладони сжались в кулаки, чтобы не поцарапать, зубы нежно прикусили мое плечо. Волк уже не сдерживался, я закричала от удовольствия.
А потом остались только тишина и опустошение.
Открыв глаза, я почувствовала пустоту и облегчение. Секундное осознание, и до меня дошло, что я больше не слышу настырного крика в ушах. Не чувствую Демона. Вместо этого меня терзал голод. Волчий, звериный, дикий и необузданный.
А еще мы в лесной пещере, над головой потолок – переплетение корней и сучьев, а под нами природная постель из травы и листьев. Редкие лучики света пробивались откуда-то сверху, вокруг приятный полумрак, запах подлеска, прелой листвы. Мимо пролетел маленький нежно-голубой мотылек. Я пошевелилась, спугнув стайку пестрокрылых бабочек, взлетевших к потолку.
Повернув голову, я увидела Танатоса, огромного, как гора. Он лежал, подперев голову рукой. В темноте его глаза посверкивали лукавыми искорками, морда верчелфа довольно лыбилась.
Читать дальше