Владислав Выставной - Z – значит Зомби (сборник)

Сказать, чтоб он об этом сильно жалел – так нет. Пока связь еще работала, ясно было, что смертность в городах гораздо выше, чем в сельской местности. А если б и выжил, хрен знает, что там сейчас творится с производством и нашел ли бы он работу по специальности.

Что до прочего – люди здесь как жили со своего хозяйства, так и нынче живут. Удобствий вроде газа и водопровода тут отродясь не было, хоть счета за них и приходили. И, выходит, хорошо, что не было, – печи и колодцы никуда не делись. Электричество, правда, раньше было, нынче сдохло, но мы люди не гордые, и при лучине посидим.

В дверь постучали, и женский голос позвал:

– Михайла Кузьмич, ты дома ли?

– Куда ж я денусь?

Вошла старостиха Гликерия, крепкая, дородная баба, в прошлом – медсестра в районной больничке.

– Забыл, что ли? Все уж собрались, тебя только ждут, без наузольника нарекать нельзя.

– Уж прости, Гликерия Львовна, сейчас приду.

У падчерицы Гликерии днями дите народилось. Старостиха сама его в бане приняла и обиходила, не забыла прежнюю науку. А как роженицу с дитем из бани в дом отвели, пришла пора имя нарекать. А без ведуна это никак невозможно.

Ведуном заезжий инженер стал не нарочно, и не по собственному желанию, и первое время пытался односельчанам об этом напомнить. Просто так получилось. Что-то дед рассказывал, что-то в книжках читал, а память была хорошая. И когда чума добралась до Верхнесыжелья (как раз и дед тогда помер), народ совсем со страху с ума сходил, Михаил и сказал, что не надо девок в жертву мертвякам в чащу водить, а вот дед говорил – под тем домом, где первая зараза случилась, зарыть козла, кота, пса и петуха. Не то чтоб он в это верил, а просто девчонку, которую в лес волокли, жалко стало (она, правда, все равно потом померла). Однако ж после тог о зараза пошла на убыль, а в деревне припомнили, что дед евонный что-то эдакое знал. Известно ведь, что ведун только тогда помрет, когда силу свою отдаст в наследство. Не сумев никого убедить, что нет у него силы, Михаил придумал единственное средство – стал собирать и записывать все, касаемое до нежитей и чумы, что слышал от бабок или захожих путников. Иногда помогало. Его непременно звали на свадьбы и поминки – гнать нечисть – и просили наузольники-обереги. Делался оберег так: трава чертополох, некоторые корешки, кости птичьи и зверьи и щепоть соли завязывались в узелок – оттого он и назывался наузольником, и над ним произносился заговор. Люди взрослые носили наузольник на шее или навязывали на руку, а младенцам вешали над люлькой. Оберег ведун приготовил заранее и, взяв его, вышел из дому.

Жил он один, хотя – грех жаловаться – приходили к нему бабы и ночь скоротать, и обиходить. Остаться же насовсем – боялись, ведун же. По-настоящему, как деревенские, Михаил хо зяйство вести так и не научился, разве что огород развел. А прочее ему приносили – и яиц, и молока, и рыбы, а ежели кто на охоту ходил, и мяса перепадало. И на всех свадьбах и поминках ведуна угощали, сейчас вот тоже положено.

В избе у старосты Ефима Ильича собрались гости – от каждого двора пришли уважить. Народу в деревне было немного, но уж кто выжил, тот выжил. Когда старостиха с ведуном вошли, гости встали и чинно поклонились. Ведун же сделал поклон хозяину, потом подошел к люльке, над которой склонилась старостина дочка Евстолия. Родила она без мужа, но по нынешним временам с младенцем ее замуж возьмут охотнее – значит, годна рожать. Про здоровье младенца Михаил спрашивать не стал, чтоб не сглазить. Вместо этого вынул наузольник и стал наговаривать.

– Минуй раба божьего все лихорадки, и лихоманки, Иродовы дочки – огнея, озноба, гнетея, грудница, глухея, ломея, пухлея, желтея, корчея, глядея, сухотка, икотка, водяница, а пуще всего – нав ья мертвея. Прочь отсюда, ляд, анчутка, шишимора, некошный! Слово мое крепко!

Собравшиеся повздыхали с облегчением – теперь нечисть младенца не подменит, а Ефим Ильич поднес ведуну стакан бражки. Сам же принял от жены чашку подсоленной воды. Всем известно, что нечисть соли боится. Старик макнул палец в чашку, начертил крест на лбу внука и произнес:

– Нарекаю тебя Вахромеем!

В прежние времена Михаил бы поправил «Варфоломеем». Теперь не стал. Незачем идти поперек обычаев.

Затем Евстолия унесла младенца Вахрушу, и гости уселись за стол, где уже стояло угощенье. Однако вволю насладиться не пришлось. Вбежал Егорка, соседский парнишка, которого за молодостью лет в гости не позвали.