Бентли Литтл: Окраина

И теперь ее будет судить только Господь Бог, и она готова принять его приговор, каким бы тот ни был.

Джулия находилась рядом – сидела на земле, дотрагиваясь до лица Грегори, но было видно, что она уже взяла себя в руки, стараясь быть сильной ради детей, и Агафья восхитилась ее самообладанием. Когда надо, Джулия могла быть жесткой. Она умела выживать и в любую минуту была готова сделать то, что от нее ожидали.

Агафья гордилась выбором сына. Ее сына.

А теперь сына у нее больше не было. Она его убила.

И крик опять подступил к ее горлу, пытаясь вырваться наружу, но она опять подавила его и не дала ему воли. Посмотрела на тело Грегори, все залитое кровью, а потом отвернулась и посмотрела на окружающих, которые не отрываясь смотрели на нее.

Взяв Джулию за руку, старушка подняла невестку с земли.

– Еще ничего не закончить, – сказала она по-английски. – Индейцы правы. Мы идти в дом. И все закончить.

Машины они оставили на дороге.

Джулия заставила Адама и Тео остаться в фургоне и заблокировать все двери. Дети были настолько ошарашены и шокированы, что не стали спорить и вообще никак не отреагировали на ее распоряжение. Дэн остался с ними в фургоне, а один из пожилых молокан вызвался занять пост рядом с машиной.

Остальные направились по подъездной дороге к дому.

Их было не меньше сорока – молокан и индейцев, – и простое количество пришедших уже успокаивало Джулию, заставляло чувствовать себя в большей безопасности. Все-таки в количестве есть какая-то безопасность, и, хотя они шли против чего-то столь громадного и непостижимого, Джулия чувствовала себя уверенно, находясь среди толпы единомышленников.

Ветер исчез так же внезапно, как и появился, но блэкаут продолжался, и после завываний последних нескольких часов установившаяся тишина казалась подозрительной и устрашающей. Большинство из них вооружились фонарями, и дорога, по которой они шли, была хорошо освещена. Вдали, в самом конце ее, находилось черное строение, которое было еще слишком далеко, чтобы до него доставали лучи фонарей. Это и была их цель.

Дом.

Где Сашу убили в ее постели .

Джулия стала думать о Dedushka Domovedushka , стараясь понять, где может прятаться Главный в Доме. Как какой-то алкоголик, она могла думать лишь о чем-то одном. И концентрировалась на настоящем, думая только о том, что происходило здесь и сейчас, прямо у нее перед глазами – а не о том, что ее муж, ее спутник жизни, ее возлюбленный был убит его собственной матерью на ступенях молельного дома молокан на глазах у их сына и дочери.

Джулия намеренно не позволяла себе думать о чем-то глобальном, о последствиях всего произошедшего, о том, что она будет делать, когда все закончится, о том, какой будет ее жизнь в будущем.

Они подошли к крыльцу.

– Я войду первым, – сказал вождь, выходя вперед.

Агафья оттолкнула его в сторону и жестом велела Джулии следовать за собой.

– Нет, – сказала она индейцу. – Наш дом – мы первые.

Джулия вовсе не жаждала быть первой. Она хотела остаться там, где была сейчас, в безопасной толпе, охраняемая теми, кто стоял вокруг, в толпе, которая давала ей покой общей согласованностью своих действий.

Она не хотела принимать решений и не хотела думать – о его мозгах, которые мать вышибла ему выстрелом всего за мгновение до того, как раздался выстрел в нее; о выражении его лица, за мгновение до того, как оно залилось чем-то красным; об этом всезнающем, полном ужаса выражении, которое она будет помнить до скончания своих дней; о выражении, которое навсегда отпечаталось в ее памяти. Это выражение теперь будет вечно мучить ее и заставлять размышлять о том, не мог ли он в последнюю секунду своей жизни понять, что же натворил.

О том, что надо делать, но она взошла вместе со своей свекровью на крыльцо, а остальные последовали за ними.

Они вошли внутрь, и хотя атмосфера в доме была такая, что мороз пробирал по коже, она все же слегка потеплела от того количества людей, которые топтались в ее гостиной. Они напоминали армию, а Агафья была в ней генералом, который направил половину молокан и индейцев во главе с Верой и вождем на обследование нижнего этажа и заднего входа, а остальных повела за собой на второй этаж.

Джулия вдруг поняла, что не знает, как зовут вождя, что они не представились друг другу. Конечно, она не знала и имен большинства молокан, и тот факт, что она находится здесь среди незнакомцев, делал происходящее не столь личным и более объективным, что, в свою очередь, еще больше разрушало ужас, висевший у нее в доме.