Алексей Егоренков - Змеиный бог

— Мессия! Бог Иисус!.. — долетел до них отзвук нестройного хора. — Мессия!

Вдали затрубил паровоз. Гудок его ревел и ревел, сколько хватило пара. «Дневную норму воды растратили», — с грустью подумал стрелок.

— Буйвол явил чудо, — сказал он. — Идите, красавцы. Ваш бог явился.

Троица крысолюдей, охранявших его крест, оставила свой пост и кинулась вдаль, голося нечленораздельно: «О-о И-У! О-о И-У!»

Мексиканец изменился в лице.

— Слингер, — сказал он. — Ты это. Объясни честно, ты как это сделал, слингер?

— Разучил с ним одну песню, — сказал Пепел и спрыгнул на твердую землю. Он наклонился, массируя колени.

— Какую песню? — не понял Пако.

— Простую. Мне когда-то пел ее отец. Идем.

[ФОН] /// Big Rock Candy Mountain /// HARRY MCCLINTOCK

Они пошли в лагерь. Торговец по дороге знай себе хмурился, а слингер мысленно напевал эту древнюю и нехитрую песенку — о лимонадных фонтанах, сигаретных деревьях, озерах из виски и Леденцовой горе.

Ему опять снилась вода, мутная и тревожная, лившаяся из крана маленькой кухоньки в его чикагской околопортовой квартире. Радио по-прежнему бормотало армейские новогодние марши, но за окном сильно потеплело, и дело шло к ранней весне. Джош открывает кран, моет над раковиной два стакана и льет им обоим ирландского виски.

Трикс улыбается, сидя напротив. Они двое похожи на молодую семейную пару.

— Надеюсь, ты не планируешь смыться в ближайшее время? — Он косится на нее исподлобья. — В кои веки я нашел то, что искал.

Она молча улыбается. За стеной гудит лифт. Кто-то роняет что-то тяжелое. На верфи за окнами ревут гудки пароходов-ледоколов. Озеро Мичиган тянется вдаль, будто пыльное зеркало, расколотое здесь и там.

За стеной опять кто-то что-то роняет.

— Как они не уймутся, — говорит Джошуа. — сколько ни живу в городе, никак не привыкну. Там, в прерии, всегда кристальная тишина. Здесь вечно кто-то возится под боком, все орут, гудят… иногда сил терпеть нету.

Трикси берет стакан и пробует немного виски. Она морщится и возвращает стакан на кухонный стол.

— Надеюсь, у тебя в Нью-Йорке будет немного тише, — говорит он.

— Ты не нашел то, что искал, Фриско, — говорит она. — Ты не умеешь оставлять всё позади. Ты называешь себя «Джош», по имени маленького деревенского мальчика, а он давно умер, и родился Фриско, наемный стрелок из Чикаго.

— Фриско, — отвечает Джошуа. — Да, извини, я забыл. Мне положено теперь называться «Фриско».

— Тебе нужно быть Фриско, — говорит она. — Фриско любит город.

— Я люблю город. — Он прикладывается к своему виски, слушая радио о рев ледоколов за окном.

Трикси отнимает у него стакан и ставит на стол.

— Ты не умеешь оставлять всё позади, — говорит она. — Ты не понимаешь, что все-все вокруг тебя, всякий человек тебя предаст рано или поздно. Как только ты захочешь владеть им или принадлежать ему, как только ты скажешь «это мой человек», как он сразу будет ждать момента, чтобы в один день предать тебя.

Джош (нет, Фриско, черт возьми, он должен приучится называть себя «Фриско») размышляет над ее словами. За стеной опять гудит лифт.

— Но ты же, — говорит он. — Ты же не предашь меня?

Трикс улыбается, протягивает руку и гладит его по щеке тонкими холодными пальчиками.

— Я не смогу предать тебя, Фриско, — говорит она, — потому, что я никогда не буду «твоя», а ты никогда не будешь «мой».

Он снова долго размышляет. Потом берет стакан и выплескивает остатки ирландского в раковину.

— Мне главное, чтоб мы жили вместе, — говорит он. — И спать с тобой. Остальное это частности.

Она улыбается и встает из-за стола.

— Ты готов оставить Чикаго позади? — спрашивает она, глядя на него снизу вверх своими трепещущими глазками. — В этой квартире может поселиться другой человек?

— Да, — говорит он.

— Тогда пойди и впусти его.

Фриско делает шаг в прихожую, поворачивает ключ, открывает входную дверь…

На пороге стоит Лоуренс Майкл Мэй, во всей своей долговязой рыжеватости, и у ног его лежит тяжелый дорожный саквояж.

В следующие пару дней Пеплу окончательно стало ясно, что их перспективы в смысле выживания изменились не особенно. И крысолюди, и змеелюди, недоверчивые, словно дикие звери, продолжали заниматься своими привычными делами с размеренностью единого механизма. Змеелюди по очереди жали на кнопку выдачи конфет, пока автомат, единственный раз на десять тысяч, не сдавался и не вываливал к их ногам один-единственный леденец. Тот выменивался у крысолюдей на жеванный пополам с водой и сахаром кактус и перерабатывался змеелюдьми в кофеварке поезда и паровом котле в то самое ферментированное пойло, которым жили те и другие.