Александр Варго - Фрагменты (сборник)

– Танцуй, тварь! Иначе вылетишь!

Она не хотела вылетать. Она ненавидела Луизу и с удовольствием вцепилась бы ей в глаза, но любимица преподавательницы с расцарапанным лицом – это стопроцентный вылет. Настя развернулась боком к зеркалу, с трудом оторвала правую руку от станка и стала в стойку.

– Вот и умничка, – произнесла Луиза и улыбнулась. – Сегодня мы разучим элементы литовского народного танца.

Настя заплакала, но к Луизе в течение всего урока так и не повернулась. Слезы высыхали и снова появлялись. Настя повторяла все па в точности за Луизой, но строгий педагог все равно находил изъяны. К концу урока Настя была измотана, и, когда Луиза на манер Надежды Андреевны похлопала в ладоши, она просто села в центре зала.

– Все, девочки, в душ. А неумехи должны заниматься еще, – произнесла Луиза и засмеялась.

Настя больше не плакала. Она прошла в раздевалку, достала свой диск и вернулась в студию. Вставила в проигрыватель, выбрала Karl Jenkins Palladio, установила функцию «повтор одной песни» и нажала «пуск».

Луиза считала себя успешной. В свои девятнадцать зарабатывать танцем не меньше Надежды Андреевны, протанцевавшей лет шестьдесят, – это круто. И дело было совсем не в гастролях с местной труппой народного танца. Луиза нашла себе занятие по душе. Занятие, узнай о котором Надежда Андреевна, не плясать бы ей под «Камаринскую» по городам и весям. Выгнала бы ее Надежда из труппы, да и из студии взашей. Луиза танцевала в «Золотом Драконе», и, понятное дело, ее творчество имело мало чего общего с народным танцем, какой бы народ она ни решила представлять.

Хотя у руководства клуба были и такие идеи. Выходит Луиза в народном костюме и раздевается под музыку этноса, представленного в ее одеждах. В общем, идея так и осталась не воплощенной в жизнь. Луизе и в трусиках, а порой и без них, выступалось недурно. К тому же ей больше платили за отсутствие одежды, так что если бы руководство и решило перейти на народный пляс, то Луиза выбрала бы костюм каких-нибудь зулусов. Чем меньше одежды, тем больше пожертвований от одиноких мужчин.

Луиза поймала машину у Колхозного рынка и, озвучив адрес, села на заднее сиденье. Почти сразу же она почувствовала себя плохо. Ее не укачивало с третьего класса, а тут машина не успела отъехать, как Луизу сразу же бросило в пот, голова закружилась и кисло-горький комок подкатил к горлу.

– Вам плохо? – спросил водитель.

Луиза глубоко вдохнула, выдохнула и еще раз вдохнула полной грудью. Тошнота отошла.

– Нет, все нормально.

Луиза попыталась рассмотреть себя в зеркало заднего вида. Угрюмое покрасневшее лицо глянуло на нее оттуда. Луиза улыбнулась, и лицо ее двойника в зеркале исказила жуткая гримаса. Правый уголок рта поднялся вверх, а левый опустился вниз, как будто кто-то невидимый потянул его. Вообще, левая часть лица оплыла, словно парафиновая свеча под воздействием огня. Уголок глаза, щека как-то обвисли и устремились вниз.

– Эй, – вскрикнул водитель, – что с вами?!

Он вдавил педаль тормоза в пол. Машина дернулась, и девушка сначала ударилась головой о подголовник переднего кресла, а затем откинулась назад.

Луиза почувствовала, как ее язык набухает, словно губка, оброненная в таз с водой. Она хотела закричать, что ей плохо, очень плохо, но раздувшийся язык не дал ей произнести и слова. Он онемел и начал «заползать» в горло. Рот, будто после приема у дантиста, стал бесчувственным. Язык, толстый слизень, подобрался к глотке, и Луиза поняла, что задыхается. Слюни побежали из уголков губ к подбородку. Ее начало трясти. Люди, собравшиеся вокруг, бесили Луизу. Бесили своей нерасторопностью.

Когда из динамиков полились звуки виолончели, Луиза поняла, что умрет. Непременно умрет. Под звуки классической музыки даже умирать приятно.

Музыка оборвалась резко, проигрыватель замолчал, даже не доиграв мелодию. Настя по инерции сделала еще один разворот и замерла. Все. Ей не хотелось больше танцевать. Как будто она несла какой-то груз и, достигнув места назначения, скинула его с плеч. Она знала, что не откажется от танца ни за что на свете, как бы тяжело ей ни было. Сейчас ей просто нужен отдых. Танцы будут завтра.

Катя ждала дочь. Она прошла в кухню, достала пачку сигарет из-за музыкального центра на навесном шкафу. Полпачки Winston лежали на черный день. Сейчас в ее жизни как раз и настали эти дни, но она держалась до последнего.

Катя достала сигарету и подкурила. Тревожные мысли терзали ее. Теперь Надежда Андреевна, узнав, чья дочь Настя, обязательно захочет сделать из нее то, что не смогла сделать из Катерины. Может, и не надо противиться этому, но Фролова почему-то очень переживала за Настеньку. Все бы ничего, если бы ее увлечение танцем так и оставалось увлечением. Но Катя видела перед собой не девочку, которая любит танцевать, а фанатичку. Будто ее дочь совершала ритуал, во время которого набиралась энергии. Нет, танец был хорош, немного агрессивен, но очень органичен. А музыка… Странная музыка – смесь Вивальди и Rammstein, хотя в последнем исполнителе она не была уверена, Катя слабо разбиралась в современной музыке. Если Вивальди дарил спокойствие и умиротворение, то отголоски чего-то современного обдавали тревогой. Да, именно, не отдавали, а обдавали, словно ты стоишь под душем и наслаждаешься теплыми струйками, а в следующий миг отключают горячую воду и тебя обдает с ног до головы тугой ледяной струей. Возможно, это и был Вивальди, только в современной обработке. Можно было спросить у Надежды Андреевны. Наверняка это она советует им ту или иную музыку. Почему было не посоветовать, например… У нее не было примеров. Они танцевали и под джазовую музыку, и под народную. Не исключено, что и подобные вариации классической музыки имели место. Но она не помнила. Катя не обратила бы внимания на музыку и сейчас, если бы Настя не начинала танцевать в моменты ну никак не подходящие для этого. И если танец во время избиения матери хоть как-то можно было оправдать, то после похорон родного отца это вряд ли у кого-нибудь получилось бы.