Александр Варго - Фрагменты (сборник)

– Тамара Алексеевна, у нас ЧП.

Тамара недоверчиво посмотрела на подчиненную.

– Что, этот ленивый кусок говна опять обоссался?

Маша не совсем поняла, о ком говорит старшая сиделка, но не стала переспрашивать – просто мотнула головой.

– Ладно, пошли, посмотрим, кто завтра останется без жратвы.

Женщина встала. Все ее желеобразное тело колыхнулось в такт движениям. Первым делом Тамара направилась к комнате Петра Анатольевича, безногого деда, которого сплавили в Дом инвалидов его же родные дети.

– Ну, что, это он? – спросила Тамара Алексеевна у девушки.

– Что он?

– Обоссался! – старшая сиделка теряла терпение.

– Почему обоссался? – произнесла Маша и тут же покраснела.

Тамара Алексеевна прикрыла дверь в комнату старика и, не скрывая ярости, посмотрела на подчиненную.

– Тебе что ж это, голубушка, в чистоте работать надоело?

– Да никто не обос… – Девушка запнулась, но потом, собравшись с духом, прошептала: – Никто не описался.

– Та-а-ак. – На жирном лице Тамары отразилась радость – очень уж редкое чувство, появляющееся только тогда, когда кто-нибудь «проколется» по-настоящему. – Та-а-ак, – повторила старшая сиделка. – И какой же паршивец обделал постель?

У Маши на глазах выступили слезы. Она решила, что если сейчас не сказать о том, что действительно случилось, то Тамара Алексеевна сама обделается от собственной злобы.

– Сережка Панфиленко пропал.

– Ах он ничтожество! Неужели он думал, что в моем заведении можно срать на постель?! – Женщина с улыбкой на устах направилась к комнате Сережи. Подчиненная посеменила за ней. Девушка поняла, что Тамара Алексеевна не слышала сути проблемы, она слышала имя жертвы, которую желала разорвать.

Тамара Алексеевна буквально ворвалась в спальню Панфиленко и встала. Маша даже ударилась о ее спину.

– Где? Где этот засранец?! – сначала шепотом, а потом во все горло закричала Тамара.

– Он пропал. – В горле Маши пересохло, поэтому из ее рта вырвалось что-то подобное шипению.

– Что ты там шипишь?!

Тамара подошла к кровати и сдернула покрывало.

– Все чисто, – скорее сама себе сказала Тамара Алексеевна. Потом сдернула белоснежную простыню и показала Маше. – Чисто!

– Он пропал, – повторила Маша уже громче.

Тамара будто и не слушала девушку. Она, все еще не веря собственным глазам, понюхала простынь.

– Странно.

– Тамара Алексеевна! – закричала Маша. – Да послушайте вы, наконец! Сережи нет! Он исчез! Пропал!

– Как нет? Так что, он не нагадил, что ли? – Женщина недоверчиво посмотрела на простыню, потом перевела взгляд на Машу. – Так что, он сбежал? – Тамара Алексеевна отбросила простынь и, едва не сбив Машу, выбежала в коридор. Ее слоновий топот разносился по всему Дому инвалидов. Девушка вышла следом. Слоноподобная Тамара Алексеевна добежала до лестничного проема с грациозностью, которой позавидовала бы даже Майя Плисецкая, развернулась и крикнула Маше: – Ни слова! Я сама!

Очевидно было одно: если она найдет Сережу…

Ох, лучше б не нашла, подумала Маша и пошла на свой пост.

Все-таки нагадил, паршивец! Да как изощренно! Это хлеще, чем за Петром Анатольевичем дерьмо убирать. Тем более что Тамара к нему никогда и не притрагивалась. Именно поэтому она и старшая сиделка, ночная богиня этих уродливых троллей. Да, троллей. Таких же, как ее жирная мамаша. Ох, как жаль, что ее уже нет в живых. Ну ничего, Тамара поквитается с этими.

Все детство, все свое долбаное детство Тамара провела у бесчувственных ног этой жирной троллихи. Тамарка, принеси то, принеси се. А моменты, когда она с улыбкой на жирных лоснящихся губах мочилась в постель, даже и не сказав, что ей нужна «утка», запомнились Тамаре на всю жизнь. Материны насмешки, когда Тамара со слезами на глазах отстирывала дерьмо от посеревших простыней, просто выводили ее из себя. Но она ничего не могла с этим поделать. Папаша, приползавший каждый вечер пьяный, не был Тамаре помощником. Но он хотя бы не требовал к себе столько внимания, сколько мать.

Все закончилось в один прекрасный (прекрасный, разумеется, для Тамары) день. Ей тогда было лет пятнадцать. Девочка в тот день, сославшись на легкое недомогание, отпросилась с двух последних уроков и направилась домой. Ей совсем не хотелось идти туда, но она боялась, как и большинство людей, менять что-то в своей жизни. Ночами, плача в подушку, она мечтала уехать в Салимов. Город, где жил ее дедушка. Но утром опять грязные простыни, кормление матери и школа. И так изо дня в день. В общем, шла она тогда в единственное место, где могла укрыться и помечтать, – в свою комнату.