Константин Образцов - Молот ведьм

Ожившие призраки развлекают живых мертвецов.

Теперь действовать нужно быстро, но без спешки: суета мешает сосредоточиться и дезорганизует. Я открываю багажник, откидываю крышку, отделяющую багажный отсек от верхней части салона, вынимаю ее чемодан, свой ящик с инструментами, и ставлю рядом на мокрый булыжник двора. Из ящика достаю большую катушку широкого скотча, охотничий нож, и иду к пассажирской двери. Оксана по-прежнему без сознания. Разумеется.

Я приподнимаю и слегка толкаю ее. Она мягко падает на бок, головой на водительское сидение. Снимаю с нее сапоги, задираю брючины и тщательно, плотно обматываю скотчем лодыжки чуть выше тонких капроновых носков. Теперь я могу разглядеть цвет лака у нее на ногтях: он темно-красный.

С руками немного сложнее: снимать в машине пальто с неподвижного тела неудобно, поэтому я засучиваю ей рукава и старательно заматываю заведенные за спину кисти, а потом для верности еще и прикручиваю руки несколькими оборотами скотча к телу на уровне локтей поверх пальто. Затем заклеиваю рот, намотав клейкую ленту вокруг головы.

Теперь нужно оттащить ее в багажник. На данном этапе это самое трудное и опасное: мои манипуляции в темном салоне автомобиля вряд ли можно было бы рассмотреть, случайно выглянув в окно или даже выйдя во двор, чего не скажешь о перетаскивании безжизненного тела.

Быстро, но без суеты.

Сначала я тяну ее за ноги, наполовину вытаскивая из салона. Пальто задирается вверх, босые стопы свешиваются на землю и светлые носки намокают черными грязными пятнами. Я нагибаюсь в салон, крепко обхватываю ее вокруг груди, прижимая к себе, и тяну. Расслабленное тело повисает на руках неподвижной тяжестью, семьдесят килограмм живого веса словно превратились в тонну вялой растекшейся плоти. Мышцы сводит от нагрузки, пальцы рук, которые я сцепил в стальной замок у нее за спиной, немеют и готовы разжаться. Я выволакиваю ее из салона и, пятясь, тащу к открытому багажнику. Ноги скребут по асфальту. Я чувствую, как мои спина и затылок будто становятся мишенями, в которые упираются невидимые взгляды из всех темных окон разом; краем глаза смотрю на арку и уверен, практически абсолютно уверен, что сейчас кто-то войдет во двор и остановится, глядя на то, как я, тяжело дыша и отдуваясь, волоку связанную женщину к багажнику автомобиля.

Но нет ни криков из окон, ни случайных прохожих, и никто не выходит из плотно закрытых железных дверей. Все тихо, только слышно, как с протяжным вздохом пронесся по пустынной улице одинокий автомобиль.

Мне везет. Я уже говорил об этом?

Я отодвигаю в сторону две канистры с бензином и заталкиваю тело в багажник как можно дальше, до самой спинки сдвинутого вперед заднего сидения, туда, где лежит длинный полотняный чехол с двуствольным ружьем. Руки гудят, мускулы слегка подрагивают, как будто я тоже получил разряд из шокера. Я забираю из салона сапоги, заталкиваю в сумочку выпавший кошелек, ключи, собираю с грязного резинового коврика рассыпавшуюся мелочь. Ее мобильный телефон я выключаю и кладу в нагрудный карман пиджака. Потом закидываю сапоги и сумочку в багажник, туда же засовываю чемодан и инструменты, отхожу на пару шагов и смотрю: снаружи заметна светлая ткань пальто, перемотанного скотчем, и босые грязные стопы. Увидеть лицо мешает красный чемодан. Я сдвигаю инструментальный ящик так, чтобы он хоть как-то заслонил ноги. Остается надеяться, что никто не станет интересоваться моим грузом.

Я сажусь за руль, медленно выезжаю из двора и отправляюсь в путь.

«Qui habitat in protectione Altissimi, sub umbra Omnipotentis commorabitur. Dicet Domino: refugium meum et fortitudo mea, Deus meus, sperabo in eum…» [1] Первые слова девяностого псалма: «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» (лат.)

Через сорок минут город с его шумными тревожными улицами наконец остается позади. Узкое темное шоссе извивается крутыми изгибами среди лесистых холмов; в потоках дождя становится все больше крупных хлопьев мокрого снега, и щетки на лобовом стекле сгребают их вместе с водой, утрамбовывая в белую полосу и оставляя дрожащие мутные тени. Я не разгоняюсь быстрее восьмидесяти километров в час и дисциплированно снижаю скорость, когда проезжаю светящийся большими окнами пост дорожной полиции. Постовой в длинном мокром дождевике с капюшоном едва смотрит в мою сторону и равнодушно отворачивается: водитель за рулем старой «двадцать четвертой» «Волги» не может быть ни опасен, ни платежеспособен.