Константин Образцов - Молот ведьм

В свои сорок с небольшим лет Виктория выглядела эффектно и сексуально, как настоящая Госпожа, не скрывающая возраста, но пользующаяся его преимуществами: зрелая, опытная, безупречно ухоженная, с крепкой грудью, белым золотом волос, упругой круглой задницей и стройными ногами. Валерия тоже выглядела на свои годы, только иначе: темные волосы казались тусклыми, губы блеклыми, а тело не зрелым, а перезрелым, как готовая лопнуть, набухшая и уже подгнившая ягода: груди слишком большие и тяжелые, похожие на осенние дыни, бедра чересчур полные. Она не была толстой или уродливой, нет, но на фоне Виктории казалась себе именно такой — и не только себе.

У Виктории не было недостатка в мужчинах, ни сейчас, ни раньше — мужчинах интересных, сильных, успешных, с которыми она развлекалась, когда надоедали инкубы. К Валерии неуклюже клеились только потертые жизнью неудачники с тухлым запахом изо рта и пустыми карманами. Виктория была успешной писательницей, популярным бизнес-тренером, руководителем кафедры в престижном коммерческом университете, заняв в жизни то место, к которому и стремилась. Валерия оставалась врачом захудалой больницы в неблагополучном районе, хотя в юности мечтала быть искусствоведом. Виктория жила в шикарной квартире в историческом центре города. Про эту квартиру на последнем этаже дома, как и про люк в потаенном подвале, под которым задыхалась в зловонной грязи замурованная речка, ставшая могилой для старой ведьмы, Бабушка рассказала Виктории, когда той едва исполнился двадцать один год. Подругам немало пришлось потрудиться, задав работы и булавке, и куколке, чтобы престарелая хозяйка жилплощади написала на имя Виктории завещание — как раз перед своей скоропостижной кончиной от сердечного приступа — и чтоб ее сын добровольно подписал отказ от права наследования, а потом неожиданно повесился на подтяжках в собственном гараже. Тогда же Вика, оформив квартиру на свое настоящее имя, создала себе новую личность: Виктория Вештица скромно ушла в тень, пропуская Викторию Камскую вперед — к успехам, блестящей карьере и высокому социальному статусу. Насчет улучшения жилищных условий Валерии Бабушка распоряжения не давала, и она продолжала ютиться в старой квартирке родителей на Удельной. «На мне теперь большая ответственность — беречь Бабушкину могилку, — объясняла подруге Виктория, празднуя новоселье. — А у тебя есть другие задачи. Не нужно расходовать силы по пустякам». Конечно, по сравнению с восьмьюдесятью метрами элитной недвижимости в самом центре жилье в «хрущевке», очевидно, и было таким пустяком.

В ковене все обращались к ним одинаково: «госпожа», как к двум соосновательницам, но Княгиней, Хозяйкой, настоящей Госпожой всегда была только Виктория. Только она руководила и повелевала; она проводила службы в подвале заброшенной больницы; она, когда наставало время изображать самого Сатану, надевала шелковый красный плащ, рогатую маску и огромный деревянный страпон, которым с удовольствием орудовала на оргиях, следующих за кроваво-черной мессой; и она становилась, нагнувшись и растопырив ноги, чтобы все остальные, включая Валерию, давали ей «поцелуй Сатаны» — всегда Первая, Прима; но никогда Вторая, Альтера, хотя именно она делала всю основную работу: приносила младенцев, следила за обустройством подвала перед шабашем и добавляла в вино эйфоретик, о чем не догадывались прочие сестры, полагающие, что их переживания и видения вызваны потусторонними силами, а вовсе не наркотическим опьянением. И каждый раз, прижимаясь губами к раздвинутой заднице своей детской подруги, касаясь языком ее ануса, Валерия вспоминала, что это она, Первая — Прима — Виктория, девочка Вика, подружка из беззаботного детства, тогда, тридцать пять лет назад, потащила ее за собой в дом последней из длинного ряда наследниц не живой и не мертвой карги, похороненной на дне замурованной речки; она заставила взять этот проклятый жестяной сундучок; она стала ведьмой по собственной воле, а не из страха; и она превратила жизнь Валерии в сумрачное существование на грани сумасшествия и забытья, тянущееся от шабаша к шабашу. В кошмарных снах, тягучих, холодных и липких, Валерия часто видела себя глубокой старухой, умирающей в пустом старом доме, на продавленной койке в комнате на чердаке, заталкивающей ослабевшей, иссохшей рукой чертову жестяную шкатулку в пыльный, заплетенный паутиной тайник — и просыпалась от собственных стонов. Но были сны и похуже: там было солнце и свет, счастливые люди вокруг — ее ныне покойная мама, несостоявшийся муж, нерожденные дети — там была радость подлинной жизни, которую кто-то будто показывал через окно, ведущее в иную реальность, навсегда потерянную и недоступную.