Константин Образцов - Молот ведьм

Она будто уснула на мгновение и увидела, как где-то далеко, среди темных пустых пространств, дряхлый поезд преодолевал последние километры до города, одышливо выстукивая чугунные ритмы. Потом оказалась в полумраке купе, ощутила запахи, звуки, а напротив нее сидел незнакомец, лицо которого было скрыто в тени. В нем не было ничего необычного или страшного, но Алина очнулась от этого короткого видения с бьющимся от ужаса сердцем.

«Дьявольщина какая-то».

Некоторое время она ехала с открытыми глазами, но потом мерное качание автомобиля, негромкая музыка и уютное тепло сделали свое дело. К дому Алина приехала совершенно раскисшей. Она выбралась из машины, расплатилась, и поднялась на одиннадцатый этаж. В лифте она снова чуть не уснула, а когда вошла в квартиру, то споткнулась, снимая сапоги, и едва не упала на том самом месте, где несколько месяцев назад получила жестокий удар в лицо от ворвавшихся головорезов. Впрочем, призраки погибших здесь людей ее не тревожили, а после ремонта, когда заменили разбитую мебель в прихожей и заделали дырки от пуль, перестали тревожить и воспоминания. Здесь снова был ее дом.

Квартира встретила тишиной, спокойствием, и вульгарным, приторным запахом роз.

— О Господи, — простонала Алина, — забыла совсем…

Ведь действительно, даже и не вспомнила, когда час назад думала за барной стойкой о несостоявшейся личной жизни. Наверное, потому, что источник происхождения ста и одной розы в ее квартире, занявших единственную вазу и два пластиковых ведра, никак с личной жизнью не ассоциировался. И пара вечеров в ресторане вкупе с настойчивыми знаками внимания ничего не меняли: уважение, вежливость и нежелание обидеть не имеют ничего общего с чувствами или даже с мыслями о возможности отношений. Семен Чекан, красивый мужик, спортсмен, тридцать пять лет, разведен, детей нет, оперативник — «убойщик» уголовного розыска городского ГУВД. Мастер рукопашного боя и эффектного ухаживания. Многие незамужние коллеги женского пола, наверное, назвали бы ее дурой. Да что там, она и сама иногда называла себя дурой, но поделать ничего не могла: все равно что убеждать себя съесть что-то невкусное, только потому, что это очень полезно.

Значит, дура. Ну и прекрасно. Ей так нравится.

За два дня розы пропитали тошнотворным сладковатым запахом все квартиру и жадно высосали почти всю воду из ведер, но менять ее и заново переставлять цветы сил уже не было. Видимо, он считает, что это круто — подарить сотню роз. Хорошо еще, что на асфальте под окнами ничего не пишет. Хотя нет, это слишком мелко: скорее, он составит ей признание в любви из полицейских автомобилей. И попросит включить сирены и мигалки.

Уже проваливаясь в сон и снова ощутив липкий розовый аромат из другой комнаты, она подумала: вот Гронский никогда бы такого не сделал. Не стал бы дарить ей цветы целыми клумбами. Ну да, он ведь и не дарил, и вообще не делал ничего такого.

И не собирался.

Огромная фигура в плаще с капюшоном неподвижно застыла в арке двора, освещенная сзади бледным уличным фонарем. В руке тускло блестит изогнутое лезвие огромного ножа. Алина узнает его сразу. Она понимает, что он давно уже мертв, но здесь, в ее сне, по-прежнему жив и опасен. Алина разворачивается и бежит.

Город во сне оживает, сбросив потертую маску, едва прикрывающую его истинный лик, изъеденный проказой кошмара: высокие дома обступают со всех сторон, вытягиваются кверху, нависают кривыми, пропитанными сыростью стенами, почти закрывая черное небо, в котором яростно клубятся серые тучи, источающие стылую морось. Алина петляет в тесном сумрачном лабиринте дворов, пробегает через темные изогнутые арки, но куда бы она не бежала, куда бы ни сворачивала, впереди раз за разом появляется исполинская тень в капюшоне.

С треском ломается каблук. Алина сбрасывает туфли и бежит босиком через холодные осклизлые лужи, растекающиеся под ногами, словно инфернальные медузы, поднявшиеся из бесконечных зловонных болот, погребенных под городом. Алина бросается к неровной узкой щели между двух домов и начинает протискиваться, чувствуя, как сжимает грудь влажный камень, а в ноги впивается колючий сор, скопившийся тут за многие, многие годы. Ей удается выбраться с другой стороны, и она оказывается в следующем дворе, к стене которого прислонился дощатый сарай с железной заржавленной крышей. Алина тянет на себя ветхую дверь, изнутри несет густой кислой вонью гниющей помойки. Она отшатывается, но из арки напротив доносятся тяжелые шаги, отдаваясь гулким эхом. Медлить нельзя; Алина знает, что это западня, но все же прячется в теплом зловонии, плотно прикрыв за собой скрипучую дверь. В темноте она видит огромную гору мусора и нечистот: размокший картон, какие-то тряпки, остатки еды, пустые консервные банки — они заполняют все пространство от стены дома, к которому пристроен сарай, почти до самой двери, возвышаясь в человеческий рост и едва не касаясь крыши. Отвратительные миазмы заставляют Алину задержать дыхание; она стоит босиком в вонючей гнилостной жиже, и слышит, как ее преследователь входит во двор, бродит подле сарая, и с шумом сопит, пытаясь учуять сбежавшую жертву. Алина замирает, и в этот момент груда мусора приходит в движение.