Константин Образцов - Молот ведьм

— Простите, я не точно выразилась, — Виктория саркастически усмехнулась. — Прошу поднять руку тех, кто хочет быть больным, бедным и голодным, чтобы прийти к Богу!

Смех усилился. На блестящем черепе мужчины выступил пот.

— Это ничего не доказывает, — громко сказал он. — Вы жонглируете понятиями в рамках примитивной утилитарной этики. Кажется, Вы говорили сегодня, что традиционные ценности сводят человека разумного до уровня животного или примитивного прачеловеческого предка? Только что Вы сами отказали человеку в других потребностях, кроме чисто животных, и провозгласили их удовлетворение единственным критерием добра. Может быть, мне тоже попросить поднять руку тех, кто согласен с утверждением, что он просто бессловесная скотина, все счастье которой состоит в том, чтобы есть, спариваться, умереть здоровым и исчезнуть без остатка в яме с могильными червями?

В зале неодобрительно загудели. Пустое пространство вокруг незнакомца стало еще шире.

— Мужчина, хватит уже! — раздался возмущенный женский голос.

— Да, мы сюда не Вас слушать пришли, а Викторию! — поддержал его другой.

— Дайте нормально провести презентацию!

— Кто вообще его сюда позвал?!

Алина увидела, как Диана вопросительно взглянула на Викторию и чуть заметно кивнула в сторону мужчины. Та тоже едва заметно отрицательно качнула головой: не надо, сама справлюсь.

— Каких комплиментов мы только не выслушали, да, друзья? — Виктория широко улыбнулась. — То были недалекими, а теперь вот оказались скотом. Чем изощряться в оскорблениях, ответьте лучше: а почему я должна верить в Бога? В жизнь после смерти, в адские сковородки с кипящим маслом или сидящих на облаках праведниках в белых одеждах с арфами в руках?

— Потому что если Бога нет, то все можно.

— Но если Бог есть, то тоже все можно, только именем Его, не правда ли? — негромко произнесла Виктория.

Мужчина промолчал.

— Вашему библейскому Богу нужно только, чтобы его почитали. В противном случае Он посылает чуму на народы, ангелов, истребляющих младенцев, сжигает города и натравливает медведей на детей, осмелившихся посмеяться над Его пророками. Он требует уважения к Себе, но Ему и дела нет до человека. Только сейчас другие времена. И никакими пытками, кострами, никакой инквизицией человека уже не загнать в рабство древних догматов. Люди хотят быть свободными и счастливыми. Сами выбирать, во что верить, чем заниматься и как жить. Власть переменилась. Партия сыграна. Так что, если увидите своего Бога, скажите Ему, что пора сдаваться.

— Так я и сделаю, — сказал мужчина. — А потом вернусь и передам Вам Его ответ.

Он резко развернулся и вышел из кафе. Виктория проводила его взглядом, улыбнулась и повернулась к залу:

— Кто-то еще желает поговорить о религии?

Валерия свернула с проспекта на узкую боковую дорожку из треснувших плиток и поежилась, плотнее стянув ворот пальто озябшей рукой. Ночь была влажной и теплой, но промозглая хмарь, оседающая с мертвого неба, холодила, как испарина страха. Разбуженная бесцеремонной весной сырая земля дышала тяжело и тревожно. Все вокруг неподвижно застыло в призрачной мгле, размывающей грань света и тени: маслянисто блестящая черная гладь Малой Невки, расплывающиеся рыжим светом огни, даже машины и редкие пешеходы не двигались, а будто возникали на миг, замирали картинкой из волшебного фонаря, и снова исчезали во мраке. Во тьме дремучего парка на другом берегу смутно белели размытые силуэты заброшенных особняков, привидения прошлых столетий, что явились в ночи и в тумане, чтоб наутро исчезнуть бесследно. Завтра посмотришь: там стройки, парковки или заборы, ограждающие заросшие пустыри, а сегодня тянутся к небу белесыми пальцами колоннад скелеты дворцов, укутанные в серый саван забвенья.

Пахло мокрым подвалом, талой водой, обреченностью и одиночеством.

Валерия шла, осторожно ступая по битым плиткам, сквозь щели в которых выплескивалась жидкая грязь. Слева безмолвной громадой возвышалась, источая угрозу и сумрак, заброшенная больница. Черные окна тускло блестели в оранжевых и голубых отсветах ночи. Три этажа, погруженные в холод и непроницаемый мрак. Исходящая от здания сила ощущалась физически, и Валерия знала, что никто, единожды ощутив мощь этого темного зова, не устоит перед искушением прийти сюда вновь.

Она прошла вдоль правого крыла и свернула во внутренний двор. Абсолютная, ватная тишина; даже звуки проспекта, куда выходила фасадная часть, сюда не проникали, задыхались на самой границе двора в плотном, сгустившемся воздухе. Под ногами скрипело крошево мелкого сора. Валерия огляделась, окинув выходящие во двор стены и окна хозяйским, приметливым взглядом: в окнах, частью разбитых, ни огонька, проемы первого этажа заколочены стальными листами, земля возле стен завалена мусором — битым стеклом, бутылками, тряпками, толстым слоем слежавшейся, мокрой бумаги: во время одного из пожаров, оставившего вверху стен черную копоть, похожую на следы грязных пальцев, из окон вышвыривали все, что может гореть, и вместе с обломками мебели вниз полетели сотни и сотни старых историй болезни. На желтых, обгоревших листах еще можно было различить имена мертвецов: давно покинувших этот мир пациентов, да и врачей, заполнявших убористым почерком бланки и формуляры.