Константин Образцов - Молот ведьм

Я послушно забрался в душевую кабину, боясь сделать лишнее движение. Я не хотел снова вызвать ее неудовольствие и понуро стоял под колючими, горячими струями воды, отвернувшись к стене, и старательно тер себя губкой, источавшей обильную пену с резкой ментоловой вонью. Позади меня с шорохом открылась и снова закрылась дверца душевой. Я только успел повернуться, как Лолита толкнула меня ладонями в грудь, заставив прислониться к стене и опустилась на колени. Я охнул, попытался коснуться ее волос, но она зарычала, ударила меня по рукам, и я так и остался стоять, пока она с каким-то яростным остервенением задвигала головой, с каждым разом все глубже натягивая рот на мой сразу напрягшийся член, словно змея, заглатывающая добычу. Ее волосы намокли под струями горячей воды, по моему животу расплывалась размытая тушь с длинных ресниц. Это было жесткое, агрессивное, болезненное действо, которое продолжалось, пока она не сочла, что достаточно меня возбудила — поднялась, схватила за мошонку и потащила в комнату. С наших тел на пол стекала вода, расплывались лужицы следов мокрых ног. Лолита повалила меня на пол, прижала лопатками к жестким доскам паркета, и мгновенье смотрела на меня сузившимися, почерневшими глазами. Я попытался что-то сказать; она зашипела, вздернув в оскале верхнюю губу над белоснежными, острыми зубами, приподнялась на корточки, и, крепко стиснув мой член в кулаке, резко уселась на него сверху.

Мир вокруг раскололся, как темное зеркало.

Не помню, точнее, просто не знаю, сколько времени продолжалось это первое, неистовое соитие. Я лежал, прилипнув к полу мокрой спиной, пока осатаневшее маленькое существо на мне скакало и прыгало в бешеной, экстатической пляске с рычанием и хриплыми воплями, впиваясь ногтями в грудь и бока, оставляя на коже длинные, кровоточащие раны. Я тоже орал: от боли, унижения, страха, но еще больше — от дикого, лишающего рассудка, темного звериного наслаждения. Сперма била сначала горячими густыми струями, заливая живот и грудь, потом выходила долгими, мучительными толчками, от которых болезненной судорогой сводило пах, пока наконец после долгих, похожих на агонию спазмов наружу не появлялось ни капли. Пот заливал мне глаза, горло саднило, и я думал, что все уже кончено, но ей удавалось возбудить меня снова, чтобы насаживаться на багровый, опухший, измученный член ртом, влагалищем, анусом; она исступленно билась на нем, как большая рыба, попавшая на гарпун, и я трахал и трахал ее опять и опять: в рот до самого горла, и в задницу — тоже как будто до самого горла.

Когда наконец она успокоилась, издав протяжный, ликующий вопль, я был почти без сознания. Лолита упала на меня сверху и с минуту лежала недвижно, только шумно дышала, постепенно успокаиваясь. Потом встала и молча ушла в душ. За дверью зашумела вода. Я так и лежал на полу. К окнам снаружи прильнула черная зимняя ночь; в глаза из люстры под потолком бил яркий электрический свет. Под бедрами и поясницей растекалась теплая лужа. Не было ни мыслей, ни чувств, только звенящая пустота в голове.

Лолита вернулась в комнату, посвежевшая, спокойная, завернутая в розовое полотенце. Прошла, не глядя на меня, к холодильнику, достала из морозилки большой контейнер шоколадного мороженого, забралась с ногами на кровать, устроилась поудобнее среди взбитых подушек и принялась нажимать кнопки на телевизионном пульте. Зазвучали невнятные голоса, музыка, далекие взрывы и крики.

Я молча лежал и слушал. Прошло минут пять, может, больше. Я осторожно приподнял голову и посмотрел: Лолита сидела на кровати, скрестив по-турецки голые ноги, и ела мороженое, глядя в экран телевизора. Полотенце соскользнуло у нее с груди. Маленькие темные соски были еще напряженными.

— Мне можно идти? — спросил я.

— Вали, — ответила она, не поворачиваясь.

Я с трудом встал, покачиваясь, вышел в коридор, и кое-как стал натягивать одежду. Трусы и рубашка неприятно прилипли к мокрому, грязному телу. Я оделся, зашнуровал ботинки, постоял немного, раздумывая, не стоит ли окликнуть Лолиту, чтобы она закрыла за мной дверь, а потом просто вышел, прикрыв ее сам как можно более тихо.

Была почти середина декабря, а снег пока так и не выпал. На улице было черно, ветрено, холодно, страшно. Я почти добрел до метро, когда зазвонил телефон.

— Я передумала, — сказала она. — Возвращайся. Оставил лужи после себя, кто все это убирать будет?

И я пошел обратно.

Она сидела на кровати, поджав ноги, и наблюдала, как я тщательно вытираю пол от пота и спермы. Когда я закончил, она снова велела мне раздеваться. Я был уверен, что уже ни на что не способен, настолько был изможден и измучен, и прямо сказал ей об этом.