Виктор Точинов - Все лики смерти (сборник)

Охранял Дэйва один человек – Хэмфри Батлер. В принципе, это считалось достаточным. При любой нештатной ситуации подмога из другого крыла здания могла подоспеть за считаные минуты. Увы, сию систему шериф разработал лишь в расчете на студентов, мочащихся на головы прохожих. Некоторых физических и психических особенностей мистера Корнелиуса она, как выяснилось вскоре, явно не учитывала…

От приятных размышлений о грядущих выборах (почему бы, в самом деле, Нордуику не стать шерифом, а Хэмфри – его старшим помощником?) Батлера отвлекли звуки, донесшиеся из камеры Корнелиуса. Странные и неприятные звуки. Хэмфри показалось, что арестованного кто-то душит – что, по зрелому размышлению, было совершенно исключено.

«Воды-ы-ы!!!» – разобрал Хэмфри в этом хрипении. Первое слово, услышанное после ареста от узника, отнюдь не порадовало его стража.

– Может, еще кофе в постель, круассанов и Ширли Мейсон под бочок? Поищи себе другого дворецкого, – недружелюбно пробормотал Батлер, сохранивший самые мрачные воспоминания о купании в болотной топи по милости этого придурка. Впрочем, особо жестокосердным Хэмфри не был. Смерть от жажды Корнелиусу никак не грозила. Воды в кране хватало с избытком. Имелся и небьющийся стакан из толстой пластмассы.

Но хрипы продолжались. И постепенно к ним добавились иные звуки, не менее странные и неприятные.

Хэмфри поднялся из-за стола дежурного и отправился с инспекцией к месту заключения преступника. Выходящая в коридор стена камеры представляла собой одну сплошную решетку – и увиденное за ней потрясло Батлера. Арестованный корчился на полу. Голова его с регулярностью метронома – бам! бам! бам! – лупила в кафельную стену. Никаких слов в непрекращающемся хрипении разобрать было уже невозможно.

«Припадок!» – похолодел Хэмфри. Метнулся к решетчатой двери камеры – и остановился. Инструкция строжайше запрещала отпирать ее в одиночку.

Тело Корнелиуса изогнулось дугой – казалось, слышен хруст суставов и связок. На губах выступила густая пена.

«Сейчас проглотит язык – и все, конец!» – в панике подумал Хэмфри. Почему-то из всех сведений о припадках в памяти осталось только это.

Он опрометью бросился обратно к столу дежурного, торопливо нажал кнопку, запрашивающую подмогу из офиса шерифа. Докладывать о чрезвычайной ситуации по телефону было некогда…

Молодой человек снова поспешил к камере и, плюнув на инструкцию, заскрежетал ключом в замке. «Палку, надо вставить в рот палку», – еще одно обрывочное сведение о припадках всплыло у Хэмфри, когда он шагнул в камеру. Машинально повел взглядом вокруг – хотя откуда тут взяться палке? – и не сразу осознал, что Корнелиус уже стоит на ногах. И рядом с ним.

От первого, направленного в голову удара Хэмфри сумел-таки увернуться. Отскочил, увеличив дистанцию. Эффект неожиданности был потерян. Шансы уравнялись. Ростом и силой Хэмфри не уступал противнику.

Но тут он допустил ошибку. Схватился за поясную кобуру. Подлая застежка никак не расстегивалась. Хэмфри на долю секунды отвлекся – и пропустил удар.

Кулак вломился ему в ребра. Батлер отлетел к распахнутой двери. Острый угол замка глубоко разодрал щеку, затылок с хрустом ударился о толстый прут решетки.

Корнелиус бросил короткий взгляд на неподвижного окровавленного противника – и рванул в коридор, на ходу выплюнув обмылок.

Как ни странно, сознание Хэмфри не потерял. Мир вокруг окрасился багровым, голова гудела похоронным колоколом, и сквозь гудение пробивалась единственная мысль: «Шериф меня убьет!»

Именно эта мысль подняла Батлера на ноги – медленно, в три приема. Гул в голове усилился, багровая картинка перед глазами мутнела. Кровь из раны на щеке заливала мундир. Ребра при каждом вздохе врезались в тело, как скальпели хирурга-садиста. Содержимое желудка рвалось наружу.

Пару шагов, ведущих в коридор, Хэмфри преодолевал несколько секунд. Но преодолел. Корнелиус в дальнем конце коридора возился с замком выходной двери.

«Стой!» – крикнул Хэмфри. Он посчитал, что крикнул. На деле раздался еле слышный хрип. Беглец не отреагировал.

Проклятая застежка кобуры расстегнулась на удивление легко. Но револьвер неимоверно отяжелел, словно налился ртутью. Хэмфри гнулся и шатался под его тяжестью, ствол выписывал замысловатые фигуры. И – неимоверно тугим стал спусковой крючок. Хэмфри даже не вспомнил, что можно взвести курок и облегчить себе задачу, долго – ему казалось, минуты и часы – он боролся с сопротивлением боевой пружины.