Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Так вот, найденные Алексеем трупы не были нетленны, как Меньшиков. Но и не разложились совсем… Как бы мне получше их описать, этих зеленоватых покойников? Клали их без гробов, заворачивая в бересту, но не такие уж они и древние – на одном был фабричный костюм и резиновые галоши. Зачем покойнику галоши – это вопрос не ко мне, но что поделать? Галоши ему зачем-то все-таки надели.

У покойников сохранились волосы, морщинки и все черты лица были различимы превосходно. Первый день покойники вообще были совсем как новенькие – только уж очень зеленые… такого нежно-салатного цвета, и аромат от них исходил тоже такой нежный, тихонький. На второй же день покойники отогревались, кожа на их лицах и руках натягивалась, набухала. Черты их страшно искажались, словно покойники корчили страшные рожи. Нежно-салатный фон переходил в интенсивно-зеленый; по этому фону проступали отвратительные багровые, синие пятна. Покойники начинали явственно пованивать – чем дальше, тем хуже и хуже.

Отец Алексея несколько затосковал; во-первых, потому, что предстояли новые хлопоты с уже выкопанными покойниками. Во-вторых, как-то не хотелось ему хранить картошку и соления там, где лежат такие вот… нежно-зеленые. А ведь в стенках погреба наверняка были и еще покойники, стоит только покопаться…

В сельсовете покойников велели закопать на современном кладбище и сочувственно отнеслись к тому, чтобы дать папе Леши новое место под погреб, не содержащее трупов. Там обещали «рассмотреть вопрос», папа ушел очень довольный.

Чтобы понять дальнейшее, необходимо получше познакомится с тем, что за человек был, а скорее всего и остается, Алексей. Дело в том, что мышление у Алексея отличалось большим своеобразием, и далеко не всех это своеобразие радовало, прямо скажем. Вот, например, как-то с двоюродным братом поехали они в другую деревню в декабре месяце на мотоцикле.

– Проезжаем Мозговую, тут колесо – раз! И полетело! – и Алексей начинал дико смеяться, словно радовался до невозможности.

– Починили, поехали – у нас другая шина лопнула! – так же радовался Алексей.

И на вопрос, чему он так радуется, смотрел удивленно и обиженно, а потом произносил недоуменным голосом:

– Ну просто…

Мороз стоял за сорок градусов, до Кежмы – километров двадцать пять, до места назначения – все сорок. Открытый мотоцикл – единственное место передвижения. Парни родились в ангарской тайге, они смогли принять единственно разумное решение: не стали никуда идти, а развели костер возле дороги, стали ждать проезжающих. Ждали больше суток, потому что немного было идиотов переться куда-то в такую славную погоду. У одного отмерзло ухо, у другого побелел кончик носа, оба давно не чувствовали ног. Время от времени кто-то из парней начинал засыпать, тогда второй тут же будил товарища, прекрасно понимая, чем это все может закончиться.

На второй день ребята дождались – появился мужик на «газике», и в кузов «газика», в блаженное тепло, попали все трое: и Алеша, и его брат, и мотоцикл. Отец вливал в мужика-спасителя спирт, пока тот не полился наружу; досталась кружка и Алексею, после чего отец высказался в духе, что пороть его, дурака, поздно, так что лучше сразу пусть идет спать. Алексей проспал больше суток, но на своеобразии его мышления это приключение никак не сказалось.

Историю с мотоциклом он вспоминал с восторгом, как самое славное, что с ним произошло в жизни… Летом же он прославился, срезая носы у идущих по Ангаре судов. Срезать носы – это значит на моторной лодке на большой скорости проплывать как можно ближе перед носом идущего теплохода, самоходной баржи или катера. В этом виде спорта самоубийц Алеша очень преуспел, но где-то к августу в него все-таки врезался теплоход.

Алексей остался жив совершенно случайно: его сразу же отшвырнуло очень далеко, а с теплохода видели и кинулись спасать идиота.

Мама тогда стояла перед Алешей на коленях, умоляя больше так не делать. Отец отнял ключи от лодочного сарая, двинул в ухо и обещал оторвать руки-ноги, если увидит Алексея близко от пристани. Все это привело только к тому, что теперь Алексей срезал носы на чужих лодках.

Милиция обещала самые свирепые репрессии, если Алексей не перестанет, но Алексей только смеялся, да так дико, что милиционеры потащили его к доктору. Врач высказался в том духе, что медицина бессильна, потому что дебильность неизлечима. Но тут врач был все-таки не прав – Алексей не только не слабоумен, но по живости и гибкости ума Алексей мог дать фору многим. Все дело в том, что я назвал так неопределенно – своеобразием его ума. Это своеобразие на многих производило такое же сильное впечатление, что и на доктора.