Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

– Как вы, наверное, любите верблюдов! – щебетали парижские дамы.

– Я даже на картинке не могу видеть верблюда без того, чтобы не выколоть ему глаза… – мечтательно улыбался путешественник, изумляя дам своей жестокостью. Очень хорошо понимаю его, вспоминая кроткого оленя.

Вы никогда не ездили на олене, читатель? Ваше счастье!

Потому что садиться на оленя надо вовсе не туда же, куда и на лошадь. Если вы сядете оленю на спину, вы попросту сломаете ему позвоночник, и садиться надо на лопатки. Олень начинает мелко-мелко семенить – ему ведь тяжело, оленю. Если лошадь весит в несколько раз больше человека и несет его играючи, то олень-то весит килограммов 70–80, от силы 100. Верхового оленя называют эвенкийским словом «учаг». В учаги отбирают далеко не всякого оленя, а только самых крупных и сильных. Но и «учаг» мелко семенит под человеком, даже у самого черствого ездока постепенно просыпается совесть – как же ему тяжело, бедному…

Кожа на боках у оленя почему-то все время двигается, гуляет сама по себе. Она слабо прикреплена к мясу; вы все время едете то в одну, то в другую сторону и не перестаете балансировать. Иногда эта кожа может непредсказуемо сместиться сантиметров на двадцать вниз, на один бок, очень быстро и так же неожиданно. В этом случае вы или быстро соскочите с оленя, или просто упадете в сочащийся влагой ягель, поднимая фонтанчики воды. Олень иногда с кротким выражением встанет, это хороший вариант. Хуже, если оленю придет в рогатую голову, что он теперь уже свободен, и он вчистит по лесу, где вы его никогда не поймаете без помощи эвенков.

К сказанному надо добавить еще две вещи, чтобы читатель обладал всей полнотой информации и мог решать, путешествовать ли ему по летней Эвенкии. Во-первых, то, что летом в северной тайге невероятно парко и душно. Ягель на 95 % состоит из воды. В вечно мерзлую почву вода тоже почти не уходит, застаивается на поверхности. Лиственницам это, наверное, доставляет только удовольствие, но людям очень тяжело в этой банной атмосфере.

Второе – это комары и гнус. Боюсь, что европеец просто не в силах понять, что имеется в виду под этими невинными словами. Если вы можете отмахиваться от комаров одной рукой – считайте, что комаров нет вообще. Если обе ваши руки в движении и гнус не успевает до вас добраться – значит, гнуса в этот день очень мало, волноваться совершенно не о чем. Вот когда от гнуса буквально невозможно никак избавиться, никакими решительно силами – только тогда имеет смысл заводить разговор о гнусе.

Считается, что в пасмурные дни гнуса больше, но, кроме этого, его численность зависит от каких-то непостижимых для человека природных циклов. То их неимоверно много, то мало, то много, но можно терпеть… Никто не может толком объяснить, почему этих тварей становится больше или меньше. При советской власти существовал даже специальный научно-исследовательский институт, изучавший таежных кровососов. Официального названия этого заведения не мог вспомнить ни один из моих знакомых, но вот кто такие «мошкодавы» – это помнили все, ходившие «в поле» в 1970–1980-е годы. Успехи у «мошкодавов» были куда как скромные. Мало того, что никаких средств защиты они так и не предложили, «мошкодавы» даже не в силах были объяснить, почему в одни дни гнуса много, а в другие он почти что пропадает. Загадка сия как была, так и осталась велика есть.

Всякому, кто захочет романтики дальних дорог, где ветер рвет горизонты и раздувает рассвет, я советую почитать полевые дневники, сделанные на маршрутах записи… В страницы этих документов до сих пор намертво вдавлены дохлые комары и гнус, очень часто уже с кровью человека. Впечатляет!

Есть, конечно, и еще одна специфическая прелесть путешествия по северной тайге – там никогда не знаешь, куда двигаться. То есть существует, конечно, такая штука, как компас, по солнцу тоже худо-бедно можно определяться, но сама тайга совершенно лишена примет. На реках-то еще можно выделить знакомую излучину, запомнить форму косы… Сам же лес выглядит везде одинаково… по крайней мере, с точки зрения «пришельца с юга».

Эвенки ни за что не согласятся с такой оценкой. Они всегда знают, где находятся, куда надо идти. У них есть даже классическое слово для этого: «Трахт!».

– Дядя Никита, ну где же река?! Где поселок?!

– Посему не видис?! Трахт!

С этими словами эвенк махает рукой, указывая направление. Для него на этом везде одинаковом ягеле, на ничем не различимых кочках как бы проходит дорога; он вам ее честно показывает. Скорее всего, вы долго будете всматриваться в белесое небо, в дрожащие от марева стволы лиственниц… и так и не увидите даже подобия «тракта». Но эвенк проведет вас уверенно, ни на секунду не усомнившись ни в расстоянии, ни в направлении движения, с точностью до нескольких метров.